тем, что выборы в Четвертую Думу проходили при полном равнодушии избирателей. Их надо было упрашивать участвовать в голосовании.
Первый акт драмы прошел с явным преимуществом Челышева. На октябристском собрании ему никто не смог организовать сопротивления. Согласно корреспонденту газеты «Волжское слово» (это был кадетский орган), «характерные все здесь лица. Сияют лысины потомственных почетных жрецов Меркурия… Подрядчики, их десятники и подручные, сравнительно крупные самарские бакалейщики и мануфактурщики со своими мелкими и крупными приказчиками. Два-три учителя, до выборов считавшихся прогрессистами… Какие-то отставные чиновники-старички… Два редактора обещавших свою поддержку октябристам, гг. Постников и Богушевский…» Эти двое были подвергнуты обструкции. Им не давали говорить. Присутствующая чинная публика начинала буквально реветь, когда господа издатели пытались хоть что-то сказать. Действие с неизбежностью рождает противодействие. Челышев был беспощаден к конкурентам, а те отвечали ему взаимностью. Октябристы, не пользовавшиеся его доверием, объединились. Это были всего 18 человек, но довольно влиятельных в губернии: в том числе уже упомянутые издатели популярных в Самаре газет («Голос Самары», «Наблюдатель»).
Челышев за это поплатился. В ходе первого тура выборов в первом городском избирательном съезде5 прошел И. С. Клюжев, которому «челышевцы» отнюдь не симпатизировали. В дальнейшем их ждали только сюрпризы и разочарования. В избирательном собрании резко усилились позиции кадетов. Вопреки ожиданиям, их поддерживали и некоторые октябристы. Большая группа в 50 делегатов во главе с купцом А. Ф. Вакано, основателем Жигулевского пивоваренного завода, также солидаризировалась с противниками Челышева.
Вроде бы тот одержал промежуточную победу. Он стал избирателем, но еще не депутатом. Основной раут борьбы был только впереди. Челышев без устали путешествовал по Самаре, вел переговоры, расширяя свою коалицию. Правда, больших успехов не достиг. Периодические издания его не поддерживали. Одно из немногих исключений составила кадетская газета «Волжское слово», так как ее издатель Ветров принадлежал к поклонникам известного самарского депутата. Все перемешалось, и все спуталось. Так часто происходило на выборах. Силой обстоятельств выстраивались самые неожиданные комбинации. Иногда они объяснялись личными взглядами, иногда – переменчивой конъюнктурой.
В ходе работы губернского избирательного собрания за Клюжева голосовали правые и центр. Против – все священники, кадеты и часть крестьян. При этом изначально он рассчитывал на поддержку как раз левого избирателя (то есть кадетов и прогрессистов). Более того, у него были договоренности с ними. Однако в итоге расклад оказался другим. Непредсказуемый избирательный процесс повернулся спиной к Челышеву. Депутатом он не стал. Виной тому – его ошибка, а также неуклюжесть властей.
Многое объяснялось чрезмерной активностью Министерства внутренних дел, которое прибегало к самым неожиданным тактическим приемам. Массово сгонялись священнослужители на выборы6. Расчет был на Думу, которая в значительной своей части состояла бы из представителей духовенства. Таковых должно было быть около 200 депутатов. Это была бы как раз та Дума, которая работала бы с правительством «рука об руку». Епархии были проинструктированы, духовенство мобилизовано. Но дворянство к такому исходу готово не было. Его резкий протест вынудил правительство отступить. Несколько дворянских «смельчаков» побеспокоили Николая II в Беловежской пуще. Император с ними согласился. «Поповская» Дума не состоялась. Священников выделили в особую курию: «Вместо ожидаемого всеми огромного количества выборщиков [духовенства] попало по одному на уезд». В Самарской губернии было 19 священников-выборщиков (из 131). Таким образом, представительство духовенства в губернском избирательном собрании составило приблизительно 14,5%, вместо ожидаемых 40%. В итоге дворянство выдохнуло. Духовенство было унижено на всю Россию. А. А. Макаров и А. Н. Харузин, затеявшие всю эту историю, были уволены с должностей министра и товарища министра внутренних дел. Изначальный сценарий, задуманный в Министерстве внутренних дел, был расстроен. Это дезориентировало многих избирателей и привело к прямо противоположным результатам, нежели те, на которые изначально рассчитывало правительство.
Октябристов стало в Думе меньше. Видные представители партии не прошли в депутаты. Однако это была пиррова победа. Правое большинство в Таврическом дворце тоже не сложилось. Октябристы продолжали быть многочисленной и влиятельной фракцией. При этом их отношение к правительству изменилось. В ходе избирательной кампании они были оскорблены и унижены. Они помнили об этом и в итоге потребовали от обидчиков платить по счетам.
СТОЛИЦА
Французский поэт П. Валери записал в дневнике: «Три чуда мировой истории – Эллада, итальянский Ренессанс и Россия XIX века». Российское чудо было предельно сконцентрировано в одной точке на географической карте – в Санкт-Петербурге. По словам Георгия Иванова, «тут сосредоточилось российское „все“».
Туман, туман… На Невском он прозрачный, кружевной, реющий над «желтизной правительственных зданий» и благовоспитанно стушевывающийся перед сияньем дуговых фонарей… В витринах Елисеева мелькают ананасы и персики, омар завивает во льду красный чешуйчатый хвост. За стеклами цветочных магазинов длинные стебли срезанных роз, розы расцветают на улыбающихся лицах женщин, кутающихся в соболя.
Был и другой Петербург – с извозчиками-ваньками с узорчатыми и разноцветными поясами, с деревенскими бабами в шерстяных платках в крупную клетку…
А сколько еще всевозможных продавцов и уличных ремесленников заполняло улицу – разносчики, сбитенщики, точильщики, стекольщики, продавцы воздушных шаров, татары-халатники, полотеры – всего не перечесть, – и их белые передники, картузы, зипуны, валенки (иногда так красиво расписанные красным узором) и разные атрибуты и инструменты простонародья, как все это оживляло и красило картину петербургской жизни.
В этой столице было много знаков деревенской жизни. Ведь значительную часть городского населения составляли крестьяне, съезжавшиеся из близлежащих губерний. В самом центре Санкт-Петербурга 1870‐х годов, по Малой Итальянской улице, утром шел пастух с огромной трубой, а за ним рогатый скот. По городу ходили целые стада коров. Тогда еще не было конок и трамваев. Все мосты через Неву, кроме Николаевского, были понтонные. Окраины столицы жили по-своему, скорее походя на провинциальные городки.
И все же столичный ритм чувствовался. Петербург задавал свой стандарт жизни, который во многом превосходил все прочие российские, в том числе и московский. По словам публициста А. П. Мертваго,
в Петербурге наборщик в типографии сносно набирает с таких рукописей, которые в Москве кажутся совсем неразборчивыми; официанты обслуживают большее число посетителей в ресторане; банщики дольше могут мыть; извозчики способны благополучно ездить по улицам с бойким движением; ломовики несут большую тяжесть; городовые способны до некоторой степени разбираться в нарушениях порядка уличной жизни; почта способна выполнять спрос на ее услуги.
О Петербурге той поры можно писать много. Там решались дела, строились и рушились состояния, писались поэмы и романы, издавались журналы и газеты – в конце концов, там страдали и голодали, взрывали и бунтовали. Главное в данном
