мы не можем экстраполировать на общества древнейших земледельцев современные этнографические данные по примитивным земледельческим племенам. Зона обитания древнейших земледельцев давно стала зоной развитого пашенного земледелия, а зоны современного мотыжного земледелия в большинстве своем осваивались гораздо позже, в иной природной обстановке и на другом историческом этапе.
Некоторые археологические данные по культурам древних земледельцев позволяют предположить, что у них продолжала существовать дуально-фратриальная организация. Так, в неолитической культуре яншао (Северный Китай) можно выделить определенные специфические черты в орнаментации керамики каждого отдельного поселения. Кроме того, керамика отдельного поселения распадается часто на два комплекса, каждый — со своей орнаментацией (в орнаменте одного комплекса присутствует одно животное, в орнаменте другого — другое)[119]. Таким образом, есть основания считать поселки культуры яншао соответствующими племенам, каждое из которых состояло из двух родов-фратрий, со своими определенными тотемами. В определенных условиях преобразование культуры под влиянием последствий неолитической революции вновь приводило к появлению оседлых поселений на смену прежним бродячим охотничьим общинам даже там, где земледелие было невозможно. Поселки охотников на морского зверя или специализированных рыболовов сопоставимы по своей социальной экологии с поселками ранних земледельцев. Здесь также можно отметить на ранних этапах развития некоторые индикаторы двухфратриальной организации[120] и предположить, что каждый такой поселок этнически представлял собой небольшое племя, в целом же совокупность поселков данной археологической культуры может быть предположительно отождествлена с соплеменностью, по крайней мере, в некоторых случаях. Но ситуация тождества поселка и двухфратриального племени, как правило, возможна лишь на начальных этапах их формирования. В исключительных случаях, в условиях физико-географической изолированности, такая ситуация может развиваться далее в тех же географических рамках, и возможно, что таково происхождение некоторых так называемых «одноаульных народностей» Дагестана. Однако в нормальных условиях обычно дальнейший рост поселков, их почкование и распространение, а также перегруппировка и слияние приводят к усложнению родового состава отдельных поселков, к постепенному вытеснению кровнородственных принципов общинной организации принципами соседской, к ослаблению племенной структуры и даже к ее полному исчезновению.
Эти процессы могут привести в конечном счете к ситуации, описанной Бартоном на примере ифугао, когда уже нет племен, но существует соплеменность, популяционная структура которой состоит из отдельных демов — поселков, автономных соседских общин, взаимоотношения между которыми варьируют от дружественных между соседними поселками до враждебных между отдаленными. Дальнейшая языково-культурная дивергенция, накопление своеобразных черт в диалектах отдельных поселков может привести и к ослаблению единства и самосознания соплеменности, к превращению ее в «конэо», описанную Н. Бутиновым на примере папуасов Новой Гвинеи, в рамках которой наблюдается языковая непрерывность между диалектами[121]. Однако при этом следует иметь в виду, что наблюдаемая на Новой Гвинее языковая непрерывность не может быть отождествлена с гипотетически реконструируемой первобытной языковой непрерывностью, а представляет лишь ее вторично возникшее подобие. Первичная языковая непрерывность как говорилось выше, скорее всего должна была начать распадаться уже в момент образования предплемен, в момент стяжения соседних стойбищ в двухфратриальные группы.
Ныне наблюдаемая непрерывность лишь похожа на первичную и позволяет нам ее нагляднее представить, но не более чем перепончатое крыло летучей мыши похоже на перепончатое крыло птеродактиля: между ними нет преемственности. Как показывают более детальные исследования, на Новой Гвинее непрерывность, если и существует, то в рамках отдельных, достаточно четко выделяемых лингвистических групп, а отнюдь не в рамках всего острова. Именно эти группы или их подразделения и соответствуют этническим общностям типа конэо.
В эпоху неолитической революции и в последующий за ней период взаимодействие интеграционных и дифференциационных тенденций в развитии языковой ситуации ойкумены стало чрезвычайно сложным и напряженным. Хотя некоторые языковые семьи, в основном на дальней окраине ойкумены, как говорилось, могут восходить к общностям еще мезолитического времени и ранее, тем не менее, основная масса ныне известных языковых семей начала формироваться именно в период неолита и энеолита. Концепция классического сравнительно-исторического языкознания, рисующего глоттогенетический процесс в виде древа, вырастающего из некоторой исходной точки и затем многократно ветвящегося, от единства к множеству, и концепция Н. Марра, изображающего этот процесс в форме пирамиды, от множества к все большему единству, вовсе не противоречат друг другу: они обрисовывают две стороны единого процесса, находившиеся постоянно в сложном переплетении. Представляется очень заманчивым увязать формирование крупнейших языковых надсемей Старого Света (таких, как ностратическая) именно с началом неолитической революции, хотя прямых доказательств этому и нет. Происходившие при этом процессы рисуются нам примерно следующим образом.
Район начала неолитической революции и предполагаемый район, исходный для распространения ностратических языков, в общем совпадают или близки. Поэтому можно предполагать, что древнейшие земледельцы и скотоводы Переднего Востока говорили именно на праностратических диалектах. Последовавшее за первичным освоением производящего хозяйства его лавинообразное распространение по всему миру повлекло за собой как непосредственное расселение носителей нового хозяйственного типа (и одновременно носителей ностратических языков), так и распространение новых культурных достижений от соседей путем заимствования, без непосредственных переселений людей.
Однако предметы и явления культуры обычно заимствуются параллельно со словами, их обозначающими. В данном же случае заимствовался настолько обширный и мощный культурный комплекс, что, как правило, вместе с ним не мог не заимствоваться и столь же обширный комплекс понятий. При относительно большей простоте и соответственно большей проницаемости для заимствований древних языков по сравнению с современными распространение ностратических языков могло быстро охватить огромный ареал.
Существенно противоречит такому предположению тот факт, что общий ностратический словарный фонд как раз не включает тех слов, которые должны были бы заимствоваться в первую очередь (т. е. обозначений новых культурных явлений, свойственных неолитической стадии развития), а в основном содержит понятия более древнего слоя самого общего характера. Но дело в том, что именно этот слой особенно стабилен во времени, тогда как обозначения культурных явлений подвержены более частой замене. Распространение предметов материальной культуры — практически то единственное, о чем могут сказать археологические остатки — может происходить в различных формах в зависимости от конкретных исторических обстоятельств. Это может быть просто заимствование культурных явлений без перемещения самих людей и без существенных изменений в языке. Оно может сопровождаться также распространением элементов языка, или физического типа, или того и другого.
Абстрагируясь от Нового Света, Центральной и Южной Африки и Австралии, как от районов, которые либо не были затронуты сколько-нибудь существенно влиянием неолитической революции, либо пережили ее позже и независимо от Евразии, либо, наконец, отличались большим своеобразием в ее восприятии, и рассматривая в основном евразийский материал, можно отметить следующее. Как ранее в процессах сапиентации, так и теперь в процессах неолитизации, отчетливо выделяются два центра — ближневосточный и дальневосточный. Вопрос о том,
