Телефон Сани Александр пообещал сыну сбросить в мессенджер. Отвез его домой, проводил до двери, но заходить в дом не стал. Обнял, поцеловал, дождался, когда с Шуркой закроется дверь, гася звонкое «Мам, папа мне новые ботинки купил!».
Уже у забора обернулся. Дом, просторный, уютный, укутанный снегом, аккуратно расчищенным в сугробы, светящийся теплым светом окон в темноту позднего вечера, показался вдруг совсем чужим. Совершенно. Будто не Александр его когда-то покупал коробкой, отделывал, обустраивал, возился, посвящая ему каждую свободную минуту и каждый лишний рубль. А теперь - это чужой дом. В нем живет его сын, поэтому Саше важно, по-прежнему важно, что дом комфортный и безопасный для проживания. Но и только. А самого Сашу с этим домом теперь не связывает ничего. Словно отпала, наконец, какая-то пуповина.
Озадаченный – причем, скорее неприятно, чем наоборот, - этим наблюдением Александр Оболенский сел в ожидавшее его такси.
***
Следующие дни – а, точнее, пара недель - прошли у Александра под девизом «НЕ ТАК». Не так было все.
Нельзя было сказать, что это состояние ему было совсем уж внове. Год назад его жизнь рухнула. Да, он до сих пор думал именно так. Та, прежняя жизнь, где у Саши имелось все, что ему было необходимо – дом, семья - она рухнула. Из-под этих обломков он выкарабкивался долго. Выбрался. И понял, что вместо рухнувшей жизни у него все же началась другая. И в ней все НЕ ТАК. Сначала было никак, а теперь не так.
Начиная с самого простого. И с самого болезненного одновременно. С чувства вины. Виноватым Саша себя чувствовать не любил. А кто любит, скажите на милость? Именно поэтому он старался избегать малейших конфликтов в семье и работал на опережение. Чтобы у Иры не было повода упрекнуть его в чем-то. Он считал неправильным ссориться с женой, семья – она не для этого. Вот в области работы – тут Александр конфликты очень даже любил. Ну, может, не любил – но не стеснялся ругаться, торговаться, дожимать и отжимать. В делах без жесткости никак, и своим материальным положением он был обязан именно такому, сугубо практическому подходу.
А в семье должна быть тишь и гладь. Ему самому нетрудно – подарить три раза в год букеты, купить то, что Ира просит, отправить их с Шуркой в очередной раз в очередной Тай, искренне радуясь, что его туда не тащат. И промолчать лишний раз нетрудно, если речь идет о пустяках вроде розовых рубашек для сына. Шурка же не бунтует – а, значит, все в порядке. Хотя, возможно, сын унаследовал Сашину нелюбовь к конфликтам.
Впрочем, Ира тоже не была конфликтным человеком. Ну, или Саше так казалось. Или он себя в этом убедил. Но жили же мирно и спокойно! А потом… А теперь… теперь при общении с женой Александр все чаще и чаще замечал раздраженные, даже истеричные интонации. Или они всегда были, и он просто и в самом деле не замечал? Как не замечал многое – если верить тому, что ему говорили знакомые и друзья.
Саша протянул руку и раздраженно щелкнул кнопкой чайника. Чаю не хотелось, кофе тоже – спать скоро. Но требовалось чем-то занять себя. Пока закипала вода, он взял телефон. Шурка уже два раза напоминал о том, что ему обещали номер Сани. Александр пока отмахивался, ссылаясь на занятость и давая обещания. Но так долго продолжаться не может. Да и сам Саша не был сторонником такой тактики решения вопросов – в виде бессмысленных обещаний. Но что делать – он просто не представлял.
Саню он обидел. И дело даже не в ее резком, почти грубом «Вон!». И не в тоне, каким это было сказано. И не во взгляде – который лишний раз и вспоминать не хочется. Нет, Саша сам был уверен, внутренне уверен, что сделал неправильно. Нехорошо. И, прихлебывая маленькими глотками и периодически дуя на горячий чай, он позволил – а, может, заставил себя – вернуться в воспоминаниях в ту субботу. Это неприятно, даже болезненно. Но без этого – никак.
Кто ты такая, чтобы говорить так?!
Он вдруг осознал отчетливо, что даже если бы захотел – не смог бы придумать слова обиднее. Он понял это, просто представив, что говорит эти слова Ире. Кто ты такая?! И тут же внутренне похолодел. Ире он бы такое никогда не сказал, у него бы просто язык не повернулся.
А Сане сказал. Показал девушке, что она для него – никто, ничего не значит.
Но ведь это не так.
Это Александр осознал так же отчётливо. Она сказала ему холодно и презрительно «Вон!» Тогда он был слишком зол, чтобы ее тон задел. Но сейчас при воспоминании засосало под ложечкой. Он ее оскорбил. Она его выгнала. Дальше что?
И при мысли, что дальше – ничего, что это была их последняя встреча – стало так тошно и тоскливо, как, наверное, ему было после разрыва с Ирой. Ну что он, проклятый какой-то, что не может с женщинами нормально отношения выстраивать?! А ведь пятнадцать лет был уверен, что умеет. И что все у него в порядке.
Саша встал и подошел к окну. Оказывается, на улице началась метель. И темные прямоугольники домов с квадратами желтых окон то и дело перечеркивались белыми штрихами. Александр обхватил рукой чашку, впитывая всей ладонью тепло.
Тепло. Как же его не хватает. Неужели единственный человек, которого Александр сможет искренне обнять, чтобы почувствовать настоящее, живое, человеческое тепло - это сын? Саша переложил кружку в другую руку, чтобы и ее согреть.
И вспомнил, как засыпал последний раз в Саниной квартире. Как она, нагая, оплела его и сопела в шею. А теперь все твое тепло, Александр Оболенский – кружка с чаем.
Саша нахмурился. Прошел и вылил остывший чай в раковину. Рефлексия – не его конек. Накосячил – исправляй.
Но он не представлял – как. Банальными извинениями и букетом цветов тут не отделаешься. Вопрос был гораздо глубже, но именно туда, глубже, Саша лезть боялся. Или пока был не готов.
Он протянул руку и достал с полки кастрюлю. Сварит себе пельменей, закинет топлива в топку и уснет, обожравшийся и тупой. Это лучше, чем пить водку. И по хрен на то, что от этого растет пузо. Саша и так после развода на водочной диете похудел так, что пришлось новые дырки ремне проковыривать. Зато уснет.
А завтра… Завтра будет видно. Умение… способность… привычка жить одним днем стала для Александра Оболенского явлением обыкновенным. Жить одним днем. Выживать. Потому что положиться не на кого, и единственное тепло, которое тебе светит – это тепло от кружки с чаем. Или от тазика с пельменями.
А больше помощи ждать тебе не от кого.
На следующий день Александр узнал, что помочь ему могут. Генка Браун помог. Ну а разве не для этого существуют друзья?
***
- Санька, ты зачем Стрыкова до нервного тика довела?
- Хочешь - и тебя доведу?
- Так, - Ротермель устроился верхом на соседнем стуле. – У нас что – ПМС, ретроградный Меркурий или не с той ноги на метлу села?
- Что там у вас, Роман Робертович, я не знаю, - Саня медленно обернулась вместе с креслом. – Может, у вас ПМС, я таких интимных подробностей не знаю. А у меня проект горит.
