лезть в дворянский дом ради кражи сапогов… — и тут я внезапно вспомнил о тайнике под женскими трусиками. — …Твою мать.
Я бросился к интимной тумбочке. Вопреки логике и здравому смыслу, мальчишка не стал меня останавливать и дал вдоволь порыться в кружевном белье своей хозяйки. Более того, садовник явно насмехался надо мной и думал, что я какой-то недоманьяк-идиот: презрительное выражение не покидало его лица до тех пор, пока я не перестал рыться в шкафчиках.
— Ну что, выбрал?
Я прекратил бессмысленное созерцание двойного дна и взглянул на собеседника.
— Советую эти, — мальчишка поднял с пола красные шëлковые стринги. — Как всем давно известно: красный — цвет страсти.
— И с кем я разговариваю…
Осуждение в моём голосе не помешало собеседнику и, — если судить по тому, чем мы занимаемся, — подельнику, бросить глупое занятие. Юнец выкинул красные труселя в угол и достал голубоватые, из батиста. Я начал закипать. Это не скрылось от глупого извращенца…
— Ты прав, чёрный всегда в моде!
…Только вот причины моего гнева он не понял.
«С детства не люблю похотливых животных, хотя со временем и сам стал таким же. Парадокс, как и во всей моей жизни: не любил палачей — стал дознавателем, ненавидел шлюх — влюбился в проститутку. Одно радует: я совершенно не понимаю тех, кто роется в чужом грязном белье… Или чистом»
Я подошëл к негодяю, отобрал у него трусы и вернул их на прежнее место с полным сознанием своей бесполезности как детектива.
«Какой-то хрен с горы ворвался в особняк, похитил улики, которые я так долго искал, и заодно опозорил меня перед слугой заказчика»
Надо ли говорить, что я был зол. А когда Ричард Донаван злится — жди беды.
— Я упал около входа, — отодвинув статую под именем Симон, я присели на корточки и провëл рукой полу. — На полу не видно грязи. Или наш с тобой преступник завидный чистюля и после попадания в дом первым делом бросился мыть обувь, или же он прошел по дорожке до главного входа…
— С чего вы взяли? — напряжённо спросил мальчик, пытаясь высмотреть из-за моего плеча какие-либо следы.
— Вокруг вашего дома — клумбы с только посаженными цветами, а следов земли и грязи на полу не видно… Надо будет опросить слуг.
— Пустая трата времени. — со знанием дела ответил юноша. — У нас так мало людей, что никто не следит за входом. Мы просто запираем калитку.
Мальчишка прав: выследить вора не получится.
— Хм, — я задумчиво забарабанил по половицам.
— Что?
— Он забрал дротик. Странно это.
— А что тут странного? — подивился мальчишка. — Сонный яд, должно быть, дорогой, как и дротик. Нападавшего могли бы выследить по поставщику: такого рода товары весьма редки в нашем городе.
— И опять ты прав, Симон. Из тебя бы вышел прекрасный дозна… Детектив.
— Спасибо!
«А вот я уже позабыл это ремесло, да ещё и с похмелья, есть судить по замечательному сну, в котором моему новому телу пробили голову»
— Но не стоит забывать: даже самые умные преступники оставляют следы. Совершать ошибки — неотъемлемое свойство человеческой натуры.
— Мне кажется, что этот преступник слишком умëн, чтобы раскрыть себя. — уверенно заявил Симон.
— Посмотрим. — слова мальчишки пробудили во мне охотничий азарт.
Я принялся думать, что же я могу сделать прямо сейчас, чтобы хоть на шаг приблизиться к разгадке, и вскоре нашёл пару интересных соломинок:
— Что может храниться в тумбочке с двойным дном, Симон?
Мальчишка оторопел.
— Украшения?
— Неверно.
Собеседник призадумался, или хотя бы сделал вид, что думает.
— Оружие?
Мне показалось весьма странным, что обычно догадливый юноша не додумался до разгадки, но я не придал этому должного внимания и сам ответил на вопрос:
— Письма, Рубиус, письма и дневник… Прости, Симон. Я опять тебя кое с кем спутал.
— Ничего. — юноша легкомысленно махнул рукой. — Но с чего вы взяли, что преступник выкрал именно письма?
Я этого не говорил…
— Это простая логика. Двойное дно нужно только затем, чтобы что-то скрыть. А что можно скрыть юной леди, любящей ходить по клубам? Конечно же, кавалеров и свои похождения, а никак не стайку взятых в кредит побрякушек и кусок холодного железа…
— А если тумбочка и вовсе была пуста, и там не было ничего, кроме кружевных трусов?
— Нажав на поддон, я почувствовал, что он во что-то упирается. После того, как мне дали по голове, это ощущение пропало. Следовательно, простой вывод — в тумбочке непременно что-то лежало… Кстати, Симон, как думаешь, почему в меня выстрелили дротиком, а тебе дали по голове?
Юноша побледнел, и его лицо приобрело мёртвый цвет, которым всегда так отличались любезные отравители и подлые обманщики.
Глава 11
Кроме того, в клубе слишком громко, чтобы разговаривать, так что после пары рюмок каждый чувствует себя центром внимания, и при этом полностью отрезан от окружающих.
Чак Паланик
Многие люди, — как бы плохо это не звучало, — и не подозревают, что их в чём-то подозревают. Такой вот парадокс, состоящий из кольцевых, указывающих друг на друга подозрений. Это наблюдение, сделанное мной в годы работы дознавателем, подтверждается весьма тривиальным фактом: если человека ловят, то первое мгновение, следующие за обвинением, он никогда не признает, что его поражение — есть плод чей-то удивительной умственной способности: нет, преступник скорее поверит, что раскрытие его подлого преступления есть ни что иное, как роковая случайность, и что дознаватель, этот хитрец с ворохом вопросов, просто бьёт наугад. Бандит будет стоять перед судом, смотреть на уверенное лицо прокурора и не догадываться, что его действительно поймали, и лишь когда огласят приговор, а судьи, глубоко убеждённые, что совершили праведное дело, дружно встанут с мягких кресел и пойдут пить самый редкий в мире чай, обвиняемый наконец падёт в ноги и вскрикнет: «я — убийца!»
Почему так происходит? Почему люди так уверены в своей непогрешимости и готовы поставить на карту собственную жизнь, зная, что она у них, какова божественная ирония, всего-то одна и второй не представится? Наверное, дело во врождённой мании величия. Я глубоко убеждён, что она есть у каждого человека хотя бы потому, что каждый индивид считает себя лучше другого индивида. И дело тут не в здоровой самооценке, которой, как утверждают врачи, обладает уравновешенный человек: даже самый трусливый и неуверенный тюфяк в королевстве, если завидит короля, воскликнет: «А у меня волосы длиннее!». Безусловно, ради приличия, если его спросят друзья или знакомые, он всё-таки скажет: «Я такой жалкий!», но внутри, обуреваемый несогласным гневом и противоречивыми эмоциями, он будет
