территорией королевства. Ну, а со второй половиной займа — так вообще все просто: сегодня золота не надо, только обязательства Государственного казначейства. Бумага, никаких вроде бы затрат. И деньги на год твои, но тратить только в Англии. А через 12 месяцев будьте любезны, оплатите — в Лондоне и золотом. Но это же целый год впереди! К тому моменту и бошей разгромим. А там — свои люди: сочтемся. Мы же союзники!
Но русским вывозить золота еще на 80 млн рублей или 8 млн ф. ст. как-то не хотелось. Вот вокруг этой суммы и запылали страсти что в Совете министров, что в Комитете финансов. Даже рождественские морозы не могли их охладить. Барк, как всегда, лукавил. Учтем, говорил он, краткосрочные обязательства на 32 млн ф. ст., получим 40 млн ф. ст. и потратим их все на военные нужды в Англии. Поди круто! А в США перехватим у местных, займем. Но надежды российских властей на кредит американских банков таяли, как мокрый снег на жарком весеннем солнце.
Англичане вроде бы и не артачились: ладно, берите 20 млн ф. ст. Но ни в США, ни в Канаде не тратить. Только у нас!
В этой ситуации давления со стороны деловых кругов и прессы правительству Великобритании был необходим очень хорошо понятный всем шаг в сторону налаживания диалога с Россией по финансовым вопросам. Возможно, это и явилось одной из причин того, что 19 декабря 1914 г. британское посольство в Петрограде обратилось в МИД России с предложением созвать совещание министров финансов «для совместного обсуждения различных неотложных финансовых вопросов, связанных с дальнейшим ведением войны»[302]. Причем англичане особо подчеркивали, что хотели бы видеть в Париже, где и предлагали встретиться, Барка лично.
Между тем в столицах западных союзников России нарастало сомнение в возможностях русской армии. «В здешних военных кругах существует мнение, что с русскими, поскольку речь идет о наступательных действиях с их стороны, покончено до июля. Вопрос идет о том, смогут ли англо-французские армии сопротивляться немцам, если последние перебросят значительные подкрепления с русского театра военных действий? Китченер[303] сильно сомневается в этом»[304], — отметил в своем дневнике 19 декабря 1914 г. английский посол в Париже Фрэнсис Берти.
Столь пренебрежительное отношение к русской армии, которая продолжала мужественно сражаться с немцами в ту войну еще два с половиной года, было весьма распространено среди западных политиков и генералов что в 1914 г., что десятилетия спустя. Так, все тот же Ллойд-Джордж, беседуя в ноябре 1941 г. с одним американским писателем, заявил: «Откровенно говоря, я полагаю, что Гитлер победит… Мы получили в союзники Россию. Но затем Россия в течение нескольких последних месяцев понесла крайне серьезный урон: 3 600 000 ее солдат было взято в плен… Две трети промышленного потенциала России попало в руки немцев. Уйдут годы на то, чтобы они возродили свою армию». Но стоило ли британцам беспокоиться? Ллойд-Джордж полагал, что для этого нет никаких оснований: «Я не говорю, что Гитлер располагает потенциалом вторгнуться в эту страну [Великобританию]. Пересечь пролив — крайне сложная задача. Многие пытались сделать это, включая Наполеона». Ну, и главный аргумент, чтобы у американского собеседника не осталось никаких сомнений: «Все, что они [гитлеровцы] хотят, — это Украина. Я даже не уверен, хотят ли они Кавказ»[305].
Тут, как говорится, и комментировать нечего. Замечу только, что Украина плотно занимала умы британских премьеров, что тогда, что сейчас. Впрочем, для объективности: этот разговор двух англосаксов состоялся 25 ноября, а уже 5 декабря 1941 г. Красная армия перешла в решительное наступление под Москвой и нанесла германским войскам первое серьезное поражение за все годы их победоносного шествия по Европе.
А между тем наступил новый, 1915, год — второй год мировой войны. И 4 января 1915 г. в Банк Англии от братьев Беринг поступили очередные шесть векселей российского правительства (№ 19–24) на сумму 3 млн ф. ст.[306] Итак, кредит иссяк, и на счету ноль.
К тому же вездесущая британская пресса не унималась, полагая, что кредитная поддержка России Великобританией ставит английскую торговлю в крайне стесненные условия, позволяя Петрограду использовать средства только для госзакупок, искусственно затрудняя свободу торговли, сохраняя крайне невыгодный для деловых людей обеих стран обменный курс рубля[307]. Подобную реакцию вызвало то обстоятельство, что сообщение о предоставлении кредита привело к скачкообразному росту обменного курса рубля со 116–118 руб. за 10 ф. ст. до 108, хотя ранее временами он опускался и до 135 руб., а затем и к полной неразберихе на рынке. Особенно болезненно сказалось то обстоятельство, что военные действия начались буквально накануне уборки урожая, а российский вывоз оказался парализованным в результате боевых действий на Балтийском и Черном морях[308]. При этом общий среднегодовой экспорт из России зерна перед войной превышал 10,5 млн т[309].
Не могли успокоиться и британские предприниматели. Они продолжали требовать от правительства добиться от российской стороны уплаты по довоенным отгрузкам товаров в Россию. Их недовольство вызывал тот факт, что британский кредит пошел исключительно на финансирование поставок военной техники и материалов. Пресса активно поддерживала такие выступления. «Как результат, для обычных коммерческих целей британская торговля с Россией пришла в состояние застоя, и британские экспортеры не в состоянии получить деньги за товары, проданные до начала войны», — писала газета «Таймс». «Была надежда, — подчеркивается в той же статье, — что восстановление нормального обменного курса последует за недавним размещением в Банке Англии депозита в российском золоте на восемь миллионов фунтов и выпуском в Лондоне российских казначейских обязательств на 12 миллионов фунтов стерлингов»[310]. Увы, она оказалась призрачной.
Но британские купцы, привыкшие за столетия колониальной экспансии империи, что с их мнением считаются, были не намерены так просто смириться с угрозой убытков, которые они могли понести в результате непродуманных, но их мнению, действий собственного правительства. Ассоциация торговых палат Великобритании обратилась к Казначейству с требованием принять срочные меры для изменения сложившейся ситуации. В условиях войны и крайней заинтересованности властей в конструктивном сотрудничестве с представителями деловых кругов подобное положение не могло не беспокоить правительство и Банк Англии. Тем более что официально Великобритания всячески избегала официального объявления о прекращении размена банкнот на золотую монету. Несколько забегая вперед, отмечу, что формально Великобритания не приостанавливала действие золотого стандарта[311]. Даже экспорт золота официально оставался полностью легальным до мая 1917 г. «Данное обстоятельство, — отмечал английский историк Х. Уизерс, — всегда, однако, было предметом гордости и даже кичливости британских банкиров: что любой, кто обратится в английский банк, представит законное требование, незамедлительно и без вопросов сможет
