class="p1">Родственники хором в ответ: «Хорошо, плохо, по-всякому». Больной молчит.
8.45.03. Звонок. «Это Агрессия?» (имеется в виду соцра ботник Агнесса) «Нет!» (спаренный телефон)
8.45.04. Звонок: «Это электрик. Что там у вас у секретарш с лампой?» «Звоните секретаршам». «А вам трудно посмотреть?»
8.47. О чем это я? А, да! «Больной, как сон?» Родственники хором в ответ: «Хорошо, плохо, по-всякому». Больной молчит.
8.50. Крик за дверью мрачным басом: «На хуй, блядь, сука, всех ебал, особенно ебал эту ебаную больницу. Какая, нахуй, блядь, сука, очередь?! Я, кровь, нахуй, за вас проливал! В Афганистане! А теперь насквозь, нахуй, больной. Я, бля, полковник! А ты, нахуй, нет! Ты — пидарас!»
Понятно — приперся, как всегда без очереди, психопат А. По его словам, бывший полковник Советской Армии.
8.50.30. Семья напротив меня, заслышав вопли, дрожит от страха: «Мы, может, в следующий раз придем?»
8.50.31. Телефонный звонок: «Говорит доктор Ирина из отделения. Доктор, срочно придите, у нас “психиатрическая больная” орет».
8.51. Я: «А у меня не хотите послушать?» Поворачиваю трубку. На все «нахуй, блядь» трубка краснеет — Ирина у нас девушка нежная.
8.52. Ирина: «Теперь послушайте мою!» В трубке фальцетом: «А-а-а! Има шели — зона!́!! А-а-а-а!! Ахаёт шели — зонот!!! “(зона́ — падшая женщина, има — мать, ахаёт — сестры).
Голос полковника из-за двери: «Сейчас всех урою, нахуй, письмо кому надо (называет имя) напишу. И еще и этому, и этому (сыплются имена новых русских в законе)! Я — полковник, нахуй, в Афгане за вас, блядей, кровь, нахуй, проливал! Пиздорванцы, хуесосы! А мне только справку надо, что я от лекарств потею и мне поэтому нужна скидка на воду!»
В трубке: «Аа-а-а-а! Ах шели бен зона!́ (ах — брат. Всё словосочетание переводится как «мой брат сукин сын»).
Отвечаю Ирине, что как только, так сразу. Кладу трубку.
Семья смотрит на меня, полковник воет за дверью.
8.53. Звонок: «Это доктор?» «Доктор». «Доктор К.?» «Да, доктор К.» «А это я!»
«Кто “вы?”» «Я!» «Кто “Я?”» «Я, Сима». «Когда вы у меня были?» «А вы что, забыли?» Крик за дверью: «Пусть только, нахуй, мне справку даст, что мне нужно часто мыться, и я уйду, нахуй!»
«Не помню, Сима». «Как же, я была у вас в 99-м». «И что?» «Вы мне дали таблетки». «И что?» «Я их тогда не пила». «И что?» «А теперь мне плохо».
«Как плохо?» «Очень». «В чем вопрос, Сима?» «Так мне их пить или не пить?»
«А как название таблеток?» «Но у Вас же записано. Беленькие такие».
8.54. Полковник слегка умолкает. Вопрос к семье и к Хаиму:
«Как его настроение?»
8.54.30. Входит коллега доктор Л.: «Ты в терапии был?»
8.54.31. Нехорошо смотрю на Л. Он уходит.
Вслед — вопль полковника: «А этот доктор меня как-то сразу принял!» (имеется в виду Л.).
8.55. Я, с трудом припоминая, о чем говорил, снова обращаюсь к семье: «Так как настроение?»
Вопль в коридоре: «Куда, нахер, лезешь?! Очередь!»
В дверь просовывается, гоня перед собой волну аромата немытого тела плюс привезенной в Арец (Израиль) одежды, которую как привезла, так ни разу и не сменила, голова частично крашеной блондинки: «Вы напис́ али мне справку?»
8.55.30. Я (к больному): «Так как настроение?» Больной молчит.
Старший член семьи: «Да на работу его гнать надо!» Средний: «А прозак — хорошее лекарство?» Младший: «Да его ло́жить в больницу срочно надо! И справку дать!» Больной молчит.
8.56. Из-за двери: «Нахуй, блядь! Долго еще ждать?!»
8.56.30. На работу прибыла заведующая: «Михаэль, кто это у тебя так кричит, ты не узнал, что ему надо?» (уходит).
8.57. Вопль басом полковника: «Ебать вас всех!»
8.57.30. Звонок: «Это метапелет Хаима, я потеряла бумажку, когда ему прийти?»
8.58. Звонок: «Это доктор Ирина. Доктор, где вы?! Больная по-прежнему орет, вы не идете, а от ее криков другим больным плохо!» В трубке слышится: «Дода шели — зона!́ А-а-а-а! Дод шели — бен зона!́ А-а-а-а!! (дода — тетя, дод — дядя) 8.58.30. Женский вопль за стеной: «А у меня тор на теша! (тор — очередь, теша — девять, так у нас говорят. «Пиджин иврит» называется).
8.58.45. Из-за двери слышен бас полковника: «Заткнись, нахуй, дура, я иврита не понимаю!»
8.59. Входит полковник.
О самоубийствах
Самоубийства — кошмар психиатра. Они часто бывают внезапны и часто случаются с теми, о ком никогда не пришло в голо-
ву даже предположить подобное.
Как пример — был случай, когда немолодая уже женщина, любимая жена, мама и бабушка, сидела и болтала с другими пациентками — делилась с ними кулинарными рецептами, — а потом вышла в туалет и повесилась.
Но и те, которые годами не переставая рассказывают всем и каждому о том, что мечтают расстаться с этим миром, и ты к этому привыкаешь, как привыкли люди из притчи к крикам мальчика «Волк! Волк!», временами намыливают петлю и суют в нее голову.
Приходится идти по тонкому и неверному льду интуиции.
К тому же по нашим законам психически здорового человека (то есть если у него нет бреда, галлюцинаций и он в своем уме — лишь поссорился с девушкой, развелся с женой или доведен до крайности бедностью) насильно госпитализировать в психиатрию нельзя, если суицидент этого не желает.
В Америке есть закон (или подзаконный акт, неважно), по которому каждого потенциального суицидента можно положить на 48 часов под наблюдение. При горячем темпераменте нашего южного народа такой закон требовал бы пристройки «для наблюдения» размером больше здания самой больницы.
Таким образом, при «наличии отсутствия» душевного заболевания теоретически возможен суицид на глазах врачей приемного покоя.
Есть и еще один маленький секрет псевдонауки о самоубийствах (суицидологии) — тот, кто по-настоящему хочет покинуть этот мир, всегда преуспевает и доводит дело до трагического конца.
Не хочется рассказывать страшные истории, лучше расскажу что-нибудь из более легкого жанра.
Из другой больницы к нам был направлен молодой парень с рекомендацией дальнейшего лечения. В направлении было написано, что он четыре дня тому назад пытался покончить с собой, выпив аспирину — как парень уверял, таблеток пятнадцать. Что, кстати, может быть довольно опасным, и, чего больные обычно не знают, всякие обезболивающие тоже могут быть очень опасны — вроде бы даже свободно продающиеся аспирин и парацетамол (акамоль).
Меня часто мучал вопрос — вот Анна Каренина: не спала и принимала опий.
Зачем ей надо было мазохистски ложиться на рельсы, когда она могла спокойно выпить опий и лечь умирать в
