внёс её отец, тесть Николая Львовича – помещик Никита Теглев. Это была форма приданого. Теглев платил, чтобы его дочь стала не только женой Батюшкова, но и полноправной хозяйкой в доме. Спор между отцом и детьми был, таким образом, разрешён. Сёстры съехали в Хантаново. В наконец-то опустевшем доме новая хозяйка Авдотья Никитична Батюшкова ждала ребёнка, будущего Помпея.
Насколько мирным и безболезненным был этот раздел – мы не знаем, скорее всего и не мирным, и не безболезненным. Отношение сестёр к мачехе было предсказуемо отрицательным. В свою очередь отец в письмах жалуется Батюшкову на некие “наветы” и клевету, да и сам Батюшков вспоминает в письмах того периода “сплетни и пиявицы”. Возможно, “наветы” исходили от замужних сестёр Анны и Елизаветы, обеспокоенных судьбой младших, и от родственников по матери Бердяевых – которые не желали видеть близких пущенными по миру брачным сумасбродством Николая Львовича. История была рядовая и бытовая, но крайне неприятная. Она чуть не перессорила детей с отцом. Одно время отношения стали натянутыми настолько, что поэт Батюшков обращался к Батюшкову-старшему исключительно официально. Однако умелое и быстрое финансовое “вливание” со стороны Теглевых полностью исчерпало конфликт. “Оставь, мой друг, – уже в июне 1808 года пишет отец сыну, – вперёд писать мне: государь Батюшка. Пусть будет по-прежнему, и тогда-то вознесённый на меня меч клеветниками многими обратится на главу их. А я тебе клянусь, что с моей стороны всё забыто и предано в архив забвения”.
Вторым ударом, который обрушился на Батюшкова, была смерть Муравьёва. Перед войной Михаил Никитич тяжело болел. Он простудился на похоронах своего друга Тургенева-старшего (который простудился на могиле сына Андрея) – а известие о позорном Тильзитском мире только ускорило болезнь. Печальную новость принёс Батюшкову Гнедич. В силу объективной медлительности почты письма не успевали за ходом жизни. Адресованное в Ригу в ответ на письмо Батюшкова, письмо Гнедича найдёт Батюшкова в Даниловском. Два месяца назад Батюшков выздоравливал на руках у девицы Мюгель и призывал Гнедича “обняться” в Риге. Но летом 1807 года Гнедич ещё не поступил на службу в библиотеку и живёт в крайней нужде. В письме он первым делом жалуется на бедность. Его обокрал прислуга-мальчишка и теперь “едва имею чем заплатить за это письмо”. “Ибо и тебе должно плакать, – меняет он тему, – ты лишился многого и совершенно неожиданно – душа человека, так дорого тобою ценимого, улетела: Михаил Никитич 3-го числа июля скончался”.
“Горько возрыдают московские музы! Где от горестей укрыться? Жизнь есть скорбный, мрачный путь!”
Гнедич был театрал и любил разговаривать в сценических выражениях. Так проявлялись его “чувствительность” и “сердечный отклик”. Но Батюшков не в Риге. Вот уже два месяца он живёт другой жизнью. Не заезжая в Петербург, он возвращается с войны в Даниловское и теперь меж двух огней: отцом и сёстрами. Постоянные имущественные хлопоты вынуждают его к разъездам между Устюжной и Вологдой. Однако за внешней деловитостью – растерянность. Как и где жить? С новой семьёй отца в Даниловском? Невозможно. С сёстрами? Но они только затевают перестройку дома. В Петербурге? Но где и, главное, с кем? Со смертью Муравьёва он лишился не только родственника, но покровителя. Содержать большой дом овдовевшей Муравьёвой дорого и бессмысленно. Екатерина Фёдоровна перебирается в Москву, чтобы устроить детей в Университет. А на приятелей-поэтов рассчитывать нечего, многие, с кем он общается, едва сводят концы с концами.
Вариант, который он выбирает, словно сам просится в руки. Как раз в разгар семейной ссоры (осенью 1807) выходит указ императора Александра, предписывающий на основе Ополчения сформировать подвижные части лейб-гвардии егерского полка. И Батюшков вслед за сёстрами тоже принимает решение. Как деятельный участник Ополчения, он просится в егерский полк прапорщиком. В армейской службе ему видится выход. Она дала бы не только продвижение по Табели, но и возможность жить в Петербурге. После Гейльсберга, уверен Батюшков, на армию можно рассчитывать – ему, кавалеру ордена Святой Анны 3-й степени и золотой медали участника Ополчения.
История ордена Святой Анны в России по-своему удивительна. Он был учреждён в 1735 году герцогом Карлом Фридрихом в память об умершей супруге Анне, дочери Петра I. Их сын Карл Петер Ульрих, будущий Пётр III, приехал в Россию наследником престола. Втайне от тётушки, сестры своей покойной матери – императрицы Елизаветы – он вручал орден только своим, преданным людям. Чтобы дело оставалось в тайне, его носили на рукоятке сабли, точнее, на внутренней стороне сабельной чашки. Укромный, красного цвета, значок ордена называли “клюквой”. Он имел одну степень. Время от времени орден вручали и при Екатерине, но лишь с восшествием Павла, сына Петра III, орден сравнялся с прочими. Тогда же учредили и три его степени. Орденом Святой Анны награждались не только военные, но и гражданские лица. Например, писатель и дипломат Грибоедов получил Анну 2-й степени за Туркманчайский мирный договор; Карамзина наградили Анной 1-й степени за “Записку о древней и новой России”; Жуковский получит 2-ю степень за военную доблесть в Бородинском сражении.
В Петербурге, куда Батюшков приезжает зимой 1808 года, он неожиданно заболевает – и проводит зиму в доме Олениных. Через полгода после Риги “колибри русского Парнаса” снова “умирает” в чужом доме, и Алексей Оленин ходит за ним как нянька. “…мне помнить осталось, – напишет Батюшков, – что вы просиживали у меня умирающего целые вечера, искали случая предупредить мои желания, <…> и в то время, когда я был оставлен всеми, приняли me peregrino errante под свою защиту…”
“Оставлен всеми” означало не нужный ни в доме отца, ни в семьях старших сестёр, которые давно жили своей жизнью – ни в Хантанове, которое только предстояло построить. Батюшков называет себя по-итальянски me peregrino errante, “блуждающий паломник”. Фраза из первой части “Освобождённого Иерусалима” Торквато Тассо. С его мрачной судьбой поэт всё чаще соотносит свою жизнь. Письмо Оленину будет написано весной 1809 года, когда Батюшков вернётся из второго военного похода – и сделает первые пробы перевода великой поэмы. Но сейчас, зимой 1808 года, когда он выздоравливает в доме на Фонтанке – он раздумывает совсем над другими материями. Новая “пьеса” Батюшкова выйдет в печати через год и будет называться “Воспоминание”.
Воспоминание
Предыдущий, 1807 год выпадет Батюшкову и в самом деле калейдоскопическим. 19-летний поэт успевает несколько месяцев провести в заграничном походе, чуть не погибнуть, выжить, выздоравливая, влюбиться в немку, бросить её и вернуться домой с разбитым сердцем, обнаружить, что никакого дома нет, а есть сумасшедший отец, который на старости
