разжалась. Леда заработала руками, не обращая внимания на распускающуюся от плеча боль.
Первый глоток воздуха обжег горло. Леда закашлялась и попыталась убрать прилипшие к лицу волосы. Заметила темную догорающую крышу, которая не спешила тонуть. Снова ушла под воду. Снова вынырнула.
Что-то подтолкнуло ее к берегу – теперь она видела берег, туман здесь стелился тонкими клочьями, как лужи после дождя. Когда успел закончиться дождь? Шипел ли все еще пожар? Кто в итоге победил? Леда выбралась на песок, выплевывая соленую воду и стуча зубами. Нужно было подняться и бежать. Бежать к городу. Бежать подальше от города. Бежать вперед. Просто бежать.
Она перекатилась на спину и открыла глаза. Чудовище нависало над ней, подобно каменной гаргулье над одним из Рыбных алтарей. В Городе-Грозди было две таких: одна изображала Того-Кто-Поджигает-Воду – существо, которое приносило голод и жажду, а вторая – крылатого Вестника Смерти. Если Леда видела перед собой второго, то это… не самые хорошие новости.
Первыми она заметила крылья – может, потому, что они занимали почти весь ее обзор. И только потом – глаза, большие и удивительно яркие, совсем не такие, какими наделила бы Леда Вестника Смерти, если бы она за это отвечала. Мягкий взгляд казался немного расфокусированным; черные ромбовидные зрачки оттягивали все внимание, и остальное – рыжее, и желтое, и закатное – оставалось на периферии. Ни капли красного оттенка, надо же.
Нужно было подняться. Но Леда только и могла, что лежать, тяжело дыша, и смотреть в глаза чудовища.
С него капала вода – Леда поняла это, только когда одна из этих капель залепила ей точно в глаз. Она наконец подскочила; к горлу подкатил то ли крик, то ли смех… то ли рвота. Да, пожалуй, все-таки последнее.
Она исторгла из себя столько соленой воды, сколько не положено проглатывать человеку. Спину защекотало, и Леда замерла. Похоже, когтистая лапа теперь лежала где-то меж ее лопаток. Меж ее лопаток, куда недавно впивались бесполезные, но такие красивые ножницы.
Одно из крыльев описало дугу по песку, и Леда проследила за ним уголком глаза. Перепончатое. Кажущееся таким тонким. И темное. Как можно было прятаться с таким в тумане? Как можно было с таким плавать?
Леда села, опираясь на руки, – пальцы зарылись в песок. Ладонь, затянутая в перчатку, неприятно пульсировала. Леда никак не могла восстановить дыхание. На нее легла тень, и рядом с ее пальцами на песок опустились огромные темные когти. Леда подняла взгляд и встретилась с чудовищем лицом к лицу.
Единственной мыслью, что тут же забилась в ее мозгу, было: «Носа у него таки нет». По крайней мере, привычного. Хотя что вообще можно было назвать привычным в его облике? Особенно когда в нижней части лица зашевелилось что-то длинное и темное, а потом часть эта распахнулась, – нет, погодите, две части… три… четыре? – и оттуда раздалось неожиданное:
– Откуда я тебя знаю?
Голос был низким и хриплым, словно у механизма, который забыли смазать. Он прокатился по Леде теплым дыханием, пахнущим солью и водорослями. Она моргнула. А потом поняла, что не может дышать: что-то надавило на ее солнечное сплетение. Она прижала к груди руку, схватилась второй за то, что нашла, и вдохнула тьмы, древней магии и моря.
Глава восьмая, в которой Леда разговаривает с бездной
Леда закрыла глаза всего на мгновение – хотя темнота казалась вечностью, – а потом с трудом распахнула тяжелые веки. Ей ведь было холодно? Почему перестало?
– Что, прости? – прохрипела она.
Рыже-золотые глаза чуть расширились, и Леда увидела в них свое отражение, растрепанное и жалкое.
– Я тебя знаю, – прокатилось по рядам заостренных зубов и по парочке щупальцев, устроившихся где-то под челюстью, по обе стороны от того, что могло бы быть ушами. Эти тонкие, длинные веерообразные гребни, должно быть, легко пропускали через себя лучи света.
Леда чуть подалась вперед.
– Ты говоришь, – прошептала она так, будто слова эти, произнесенные вслух, что-то меняли.
– А тебе следует дышать, – пророкотало чудовище, и на его массивной шее затрепетали огромные треугольные чешуйки.
Будь это механизм, Леда давно запустила бы под чешуйки пальцы. Но она была не в Цехе, она сидела посреди туманного моря и разговаривала с…
– Ты – Буян! – воскликнула Леда, вскинув руки, и тут же поморщилась – плечо и спину прострелило болью.
Чудовище удивительно по-человечески закатило глаза, а потом протянуло к Леде… лапу? руку?.. нечто когтистое и суставчатое. С четырьмя пальцами и четырьмя же огромными когтями. Леда проследила за ними взглядом, но не дернулась. Любопытство исследователя оказалось сильнее инстинкта самосохранения.
– А ты – не шевелись.
Леда не успела ответить. Чудовище прижало пальцы к ее плечу – и дернуло. Перед глазами пронеслись все звездные узоры Вселенной, а потом боль стихла. Леда подвигала рукой. Пошевелила пальцами.
– Ты вправил мне плечо.
– А ты не ответила на мой вопрос.
– Ох, Ткачи, Тиль был прав! Он ведь был прав?
– Если ты о той надоедливой мелочи, которая приносит мне ракушки, передай ему, что на дне их предостаточно.
С каждым новым предложением голос его звучал все более плавно, все менее хрипло – словно пианино, которое до недавнего времени покрывалось пылью, а теперь наконец запело. И что-то в нем было еще, что-то, чего Леда никак не могла понять, но это вертелось на языке.
– Я… так и сделаю. И я… подожди, я все еще немного…
Леда поднялась и тут же брякнулась обратно на колени. Буян – продолжать называть его чудовищем казалось странным – придержал ее на удивление сильным крылом. Если бы у Леды были ножницы, она бы с легкостью прорезала мембраны – такими они казались хрупкими.
– Это был ты! – выпалила Леда. – В тумане! Ты пел!
– Пел? – Буян раскрыл пошире пасть, и перед глазами Леды предстала сложная конструкция из клыков, плоти, костей и расчерченной на четыре части челюсти. Инстинктивно Леда отпрянула. – У меня нет для этого подходящих инструмен…
Он замолчал и чуть повернулся – так, что Леда смогла получше рассмотреть веер гребней. В розово-оранжевом свете они и в самом деле казались вещицей, которую настоящей леди могли бы выдать в тон платью.
– Слышишь?
Леда нахмурилась и прислушалась. Она различила плеск волн и то, как бились друг о друга остатки дома. Шум собственной крови и далекие крики чаек. Что еще она должна была…
Буян поднял голову, взвихрив клочья тумана мощными челюстями, и распахнул крылья. Он исчез так быстро, что Леда не успела – не смогла? – вздохнуть.
Посыпались камни. Рассвет продолжал побеждать туман. Леда с трудом запрокинула голову – лопатка отозвалась болью – и увидела догорающие останки дома и почти бесформенную громаду чудовища, замершую на самом краю обрыва.
Оно кинулось вперед, словно молния; лучи солнца высветили прогалы перепонок на крыльях, и Леда с удивлением поняла, что в них куда больше суставчатых рассечений, чем ей показалось сначала. Руки задрожали, не выдержав ее веса, затылок ударился о песок, и голова зазвенела, будто колокол. Леда застонала.
Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем Буян вернулся. Успела бы она сбежать, если бы ноги ее держали? Стала бы?
– Там был кто-то, – выдохнул он в рассеивающийся туман.
– И ты ему спел?
Буян окинул ее удивительно ясным взглядом – его лицо, так не похожее на человеческое, обладало невероятной мимикой.
– Я его упустил. И ведь уже сказал, что не смог бы спеть.
– Но если это не ты… то я создала не сирену?
Буян прищурился, и Леда порадовалась, что у него не сотня глаз, как у Узла Ветров на карте: пристальное внимание даже одной пары выдержать было сложновато.
– Ты странная.
Леда скрестила руки на груди и приготовилась защищаться.
– Кто бы говорил… – Она осеклась. Иногда у нее так хорошо получалось молчать, почему не сейчас?
Чудовище странно зашипело, Леда невольно отпрянула…
И поняла: Буян смеется. То, что она приняла за угрожающее шипение, было лишь
