больше имен слышал Муравьев, тем больше он убеждался, что его дворянское происхождение — ничто по сравнению с такими величиями, в чьей власти находились государство и весь народ. Насмотревшись на знаменитостей, они отправились в канцелярию. Там царила полная неразбериха. Они так и не узнали, кто их вызывал. Кто-то мимоходом подсказал, что их искал сам Антон Антонович, но тот, вероятно, уже в главной штаб-квартире. Вдвоем они отправились туда и встретили там такой же беспорядок. Никто не обращал на них внимания. Наконец они наткнулись на самого главнокомандующего фельдмаршала Витгенштейна. Старик держал в руках какой-то лист и гневно кричал на начальника штаба Киселева. Феликс Петрович и Муравьев, посторонившись, встали неподалеку от входа.
— Вы читали, что пишет Рот? Он говорит о каком-то болгарском отряде! Кто ему разрешил составить отряд из болгарских добровольцев? Он понесет за это ответственность! Что за своеволие! Пишите… садитесь и пишите. Распустить этот дьявольский отряд!
Генерал Киселев, однако, только усмехался и перекладывал в папки на походном столе различные приказы и донесения, не выказывая никакого намерения сесть и писать. Молодежь почувствовала себя неудобно.
— Пойдем отсюда, — шепнул Муравьев другу.
В главной квартире непрестанно сновали адъютанты, офицеры по особым поручениям, искали то или другое, но Антона Антоновича там не было, и они незаметно вышли.
— Андрюша, слышал? Болгары сформировали отряд. Браво! А наш главнокомандующий разгневался. Что за глупость! Цезарь никогда бы такого не сделал. Что за военачальник, который отказывается от помощи. Знаешь, какие перед войной имелись проекты об участии в ней болгар?
Муравьев развел руками. Он о таковых даже и не слышал. Тогда Феликс Петрович рассказал ему об интересных проектах адмирала Сенявина и офицеров генштаба Серистори и Ланжерона.
— Это умные люди, — сказал Феликс. — И все трое по отдельности предложили свои проекты по организации участия болгарского населения в предстоящей войне. Они знали болгар по минувшим войнам и понимали, что так или иначе болгары примут участие в войне. Будут участвовать в любом случае — с разрешением или без такового. Поэтому все трое предложили организовать партизанскую войну в тылу врага. Вроде той, что была у нас в 1812 году.
— Это было бы чудесно, — одобрил Муравьев.
— Да, но если бы один из этих проектов был принят, и на болгар возложили бы партизанские действия, то тогда этот народ должен был бы получить свободу и независимость. А это Европе не выгодно. И мы идем проливать тут свою кровь, подвергаться тысяче опасностей, сообразуясь с французскими, английскими и австрийскими желаниями. Это называется… политикой. — И Феликс Петрович обозвал европейскую политику крепким русским словом, характеризующим поведение уличной проститутки.
Через час армия в походном порядке — авангард, кавалерия, пехота, артиллерия и обоз — двинулась от Бабадага к Карасу под палящими лучами добруджанского солнца. Двинулись вперед и обе главные штаб-квартиры — императорская и армейская, со всем дипломатическим корпусом, сопровождаемым дипломатическими условностями, прислугой и специальной кухней. Позади армии осталась цветущая долина Бабадаг, а перед ней лежала знойная безводная ширь Добруджи.
— С таким замечательным продвижением мы будем проходить по три или четыре версты в день, — тяжело вздохнул Феликс Петрович, проведя верхом несколько часов под палящим солнцем. — А как припекает! Господи помилуй!
— Феденька, какой-то фантазер вроде тебя придумал это название — Добруджа. А? Добруджа. С какой стати? — Таким же тоном отозвался Муравьев, стирая с лица пот. — Голая и сухая земля. Реки без воды… Что за добро имеется в этой земле, не понимаю.
Остановились пообедать и отдохнуть в опустевшем селе. Вода во фляжках сильно нагрелась, надо было поискать свежей. В селе не могло не быть колодца. Феликс Петрович отправил Ивана Ильина на его поиски. Но тот вскоре вернулся, присел у повозки и закрыл глаза.
— Тебе что, плохо? — испуганно спросил его Муравьев.
Старый казак стучал зубами как в лихорадке, лицо его побледнело. Феликс Петрович забеспокоился.
— Эй, казак! Не пугай нас. Что с тобой? Подожди, я тебе… я сейчас… И Феликс Петрович стал рыться в сундуке. Там у него лежала прибереженная на всякий случай бутылка из императорских запасов.
— Что им сделали бабы и детишки, ваше благородие? Что они им сделали? Собственными глазами видел. Мать с дитём повесили. — И он начал креститься: — Помилуй, господи, души несчастных… Да разве так можно! Мне рассказывали, но я не верил. Язычники проклятые! Дитё не пожалели…
Только сейчас Феликс и Андрей вспомнили слова болгарина, сказанные в той корчме близ Сатуново, о султанском фирмане. Эти несчастные, наверно, отказались покинуть село.
Закаленного не в одном бою казака все еще трясло от пережитого ужаса. Много раз он рассказывал их благородиям о том, что приключалось с ним по пути от Бородино до Парижа; как по воле судьбы сражался у Кутузова, выкручивался из самых удивительных положений, но никогда не страшился встречи со смертью, но со смертью воинской, а не с глумлением зверей над женщинами и детьми.
— А малой-то похож на моего внука, — смахнул с глаз слезу старый казак. — Ну что ж. Получат они и от меня, Ивана Ильина, запомнят надолго.
Зной и палящее солнце напомнили друзьям о томившей их жажде. Они пошли к единственному колодцу, находившемуся на краю села. Слышались крики и неописуемые ругательства. Взволнованная толпа усталых и жаждущих солдат шумела у колодца. Все напирали, толкались, лишь бы поскорее добраться до воды. С потрескавшимися от жары губами, покрытые плотным слоем пыли, они не могли спокойно дожидаться своей очереди. Счастливцы, добравшиеся до воды, пили долго, плескали на лица, наполняли фляжки, а стоящие сзади ругались, некоторые даже пытались прорваться силой.
— Голод — ничто по сравнению с жаждой, — уныло заметил Феликс Петрович, расстроенный открывшимся ему видом. — Нам надо подождать. Солдаты устали больше.
— Федя, посмотри! Надо же! Это форменное безобразие!
Феликс Петрович посмотрел туда, куда показывал Муравьев. Неподалеку от колодца устроили на скорую руку навес для иностранных дипломатов. Большинство из них сидело за походными столами, они что-то пили и с интересом наблюдали за происходящим вокруг колодца.
— Знаешь, что они пьют? — хриплым голосом отозвался Феликс. — Шампанское со знаменитой сельтерской минеральной водой. Что за невоздержанность, что за бесчеловечность на виду у пыльных и жаждущих солдат. Пошли отсюда, Андрюша. — И хотя перед его глазами вились огромные черные круги, и хотя жажда толкала его в сторону колодца, он повернулся и пошел назад к повозке. Муравьев последовал за ним.
— Получается, что быть дипломатом в наше время — это поистине подло, а быть европейским дипломатом — преступно.
Андрей Муравьев молчал. Ему не хотелось припоминать
