Статья Тито Арнауди о казни, которая на самом деле не состоялась, имела громадный успех. В несколько часов весь выпуск был распродан; из провинции требовали по телеграфу дополнительных номеров; экстренный выпуск был трижды повторен. Остальные газеты, которые напечатали заметки о помилование преступника президентом республики, оказались на задворках, тогда как «Текущий момент» получил большое распространение, как хорошо информированный орган.
Разгорелась страшная полемика между всеми газетами по поводу казней вообще, по поводу того, следует ли делать казнь публичным достоянием или об этом лучше не писать (с этой стороны подходили к вопросу те газеты, которые не поместили никакой заметки), обсуждали права президента на помилование и, вообще, разбирали событие со всех сторон.
Когда же через два дня последовало официальное сообщение о действительно состоявшемся помиловании преступника, никто не хотел этому верить, потому что описание казни в «Текущем моменте» было полно такими подробностями, которые нельзя выдумать.
Даже палач и тот чуть не начал сомневаться в выдумке Тито.
— Вы такой хороший мистификатор, — сказал директор «Текущего момента» Тито, — что я хочу снять вас с хроники и поручить отдел внутренней политики. Затем вы перейдете на иностранную политику. Но вы должны сделать мне одно одолжение.
— Охотно.
— Наш корреспондент в Бордо умер, поэтому, пока мы найдем заместителя, необходимо, чтобы вы поехали туда дня на два-три.
— Но я никогда не был в Бордо.
— Ничего не значит, утром заглянете в местные газеты и протелефонируете нам то, что по вашему может интересовать наших читателей.
Через день Тито был в Бордо и страшно негодовал, что должен был оставить в Париже своих обеих любовниц: порочную армянку и начинающую танцовщицу Мод.
Первым делом он купил две или три местные газеты, пошел на телефонную станцию и попросил соединения с «Текущим моментом».
— «Целая семья отравилась грибами», — прочел он на третьей странице газеты: повернувшись к аппарату, устремив глаза в газету и витая мыслями подле своих двух несравненных любовниц, начал диктовать стенографу, который на расстоянии восьмисот километров записывал его слова с необыкновенной добросовестностью. Это была целая история о том, как скромная мещанская семья собиралась отпраздновать «золотую свадьбу» дедушки с бабушкой, как к столу были поданы грибы, собранные людьми, мало опытными в этом деле, и как все почувствовали, отведав грибов, страшные боли; когда же старики, дети, внуки, племянники и нянька собирались отдать Богу душу…
Но на этом месте заметка кончалась восхвалением каких-то овощей в прованском масле (гарантия министерства здравоохранения), фабрика которых находилась в Бордо. Вся эта история с отравлением было не что иное, как своеобразный способ рекламы.
Тито в замешательстве умолк.
Он протелефонировал в свою редакцию объявление вместо хроникерской заметки.
— Ну? — понукал его стенографист на другом конце проволоки. — В чем дело? Почему вы замолчали?
Собственное достоинство Тито не позволяло признаться в ошибке. Поэтому он продолжал:
— Несмотря на все меры, принятые врачами, спасти никого не удалось.
— Сколько же человек умерло? — спросил стенограф…
— Двадцать один, — решительно ответил Тито.
В послеобеденном выпуске «Текущий момент» дал на трех столбцах отчет о таком событии, которым ни одна газета не могла похвастать.
«Трагическая золотая свадьба в Бордо. Отравление грибами. Умерли двадцать один человек. Расследование властей. Коллективное самоубийство или преступление»?
Тито Арнауди чувствовал бы себя в Бордо прекрасно, если бы не то, что мысль о двух прекрасных женщинах постоянно нервировала его. Бордо — по отзывам самих жителей — не имеет ни малейшей причины завидовать столице: там даже шикарные дамы говорят на парижском жаргоне; известное местное вино ставится ни в грош, а пользующаяся мировой славой горчица никем не употребляется, зато Атлантический океан приносит свой живительный аромат и великолепные устрицы из Аркошона.
Но этот океан не приносил Тито ни его прекрасную армянку с множеством пороков и таким же количеством нефтяных источников, ни танцовщицу Мод.
Служба специального корреспондента из Бордо страшно тяжелая: не из-за массы материала, а как раз наоборот — из-за отсутствия его.
Ни одного выдающегося случая. Никаких скандалов. Ни одного порядочного убийства. Не околевает ни один выдающийся деятель! Директор телеграфировал ему:
«Мало пишете. Дайте что-нибудь сенсационное».
— А если нет ничего сенсационного! — отбивался у телефона несчастный Тито со сжатыми зубами и нетерпеливо перелистывал пожелтевшие страницы газет.
— Директор просил передать вам, — говорил однажды стенографист, — чтобы вы дали как можно больше интересных заметок.
— Ах, так? — закричал Тито. — Тогда пишите: «Один известный на юге Франции фабрикант колбас, имя которого мы не можем пока опубликовать, узнав, что от любовной связи жены его с пастухом родилось два незаконных сына, убил жену и детей. Чтобы скрыть преступление, он изрубил их мелко ночью, когда на фабрике никого не было, и набил этим мясом колбасы, которые разошлись по всей Франции. Завтра следуют более подробные сведения».
Но на завтрашний день цены на рубленое мясо катастрофически пали во всей Франции. Никто не хотел есть колбасы: колониальные торговцы не выписывали больше колбасы и прекратили заказы и платежи.
Один фабрикант в Тулузе, который был известен своей неподкупной честностью, благодаря чему дела его шли очень плохо, не продал с этого дня ни одного грамма своего продукта и, видя себя накануне банкротства, застрелился.
Главный акционер «Текущего момента», крупный экспортер переработанного мяса, собрал совет редакции и требовал увольнения директора.
Потребители колбас требовали, чтобы была объявлена марка преступной фабрики.
Все разоренные фабриканты колбас настаивали на том, чтобы было выдано имя колбасника, который набивал колбасы мясом женщины и детей вместо ослиного мяса.
Директор «Текущего момента» вызвал Тито Арнауди в Париж.
Тито вернулся с первым же поездом.
— Я погиб! — волновался директор, — все настаивают на том, чтобы фамилия фабриканта была опубликована.
— Тогда напечатайте ее, — ответил Тито.
— Какую же фамилию я придумаю?
— Придумывать нет никакой надобности. В Тулузе покончил жизнь самоубийством крупный фабрикант колбас — свалим всю вину на него: его трагический конец — своего рода признание. Его зовут Томазо Сальматр.
Директор сиял от счастья. В
