ведро, долил бутыль и стал подниматься вверх по Пригону.
Стояла жара, растрескавшаяся земля обжигала босые ступни. В воздухе стоял запах летней мучнистой пыли. Сила поднимался по крутой тропе, то и дело перекладывая бутыль из руки в руку и останавливаясь передохнуть. Бутыль была не такая уж тяжелая, но он нарочно не спешил.
Жнецы сидели наверху на Пригоне под яблонями и ели. Дорожная пыль усеяна следами маленьких ног — это дети носили родителям полдник.
Силе полдничать нечем. Два ломтя хлеба, скупо намазанные повидлом шиповника, которые мать завязала ему в полотенце, он сжевал по дороге к колодцу.
Когда люди едят, некрасиво глядеть им в рот и считать ложки. Но как тут не посмотришь, когда над кастрюлями и бидонами поднимается ароматный пар, а паприкаш, вареная колбаса, молодая картошка, густо посыпанная петрушкой, дразнят твое обоняние, и, хочешь не хочешь, а начинаешь глотать голодные слюни.
В деревне в жатву едят лучше всего. В каждом доме для этой поры приберегают соленое сало, колбасу, копченую грудинку с прослойками нежного жира. Во время жатвы нигде не увидишь нужды, это самое большое, важное событие, и каждая хозяйка норовит показать свою рачительность. Даже те, кто весь год сидят на одной картошке, в жатву едят хлеб, лапшу, куриное или кроличье мясо и суп с глазками жира.
Однако Сила и теперь питается впроголодь.
В этом году у Шкалаков не было ни колбас, ни сала. Их кабанчика загубила краснуха. Он вдруг перестал есть, все время кружился по хлеву, как пьяный, и жалостно хрюкал. Потом на спине и в паху у него выскочили красные пятна. Кабанчик лежал, тяжело похрюкивая, глаза у него затянулись серой пленкой. Напрасно его уговаривали есть, в помои с отрубями он даже морду не захотел совать.
— Сдохнет, — ломала Шкалачка руки. — Пропал наш кабанчик!
— Полыни ему отвари, — советовали соседи. — Отвари и влей в глотку, хоть силой. Пока уши не посинели, еще не все пропало.
Два дня они вливали в кабана полынь, но уши все равно посинели. На третий день он сдох, и Сила закопал его на свалке у Глубокой. Шкалачка оплакивала кабана как покойника. И Силе его было жаль. Сколько он за ним находился, сколько лебеды, вьюнка и крапивы для него таскал, чтобы разъелся и получше набирал вес, когда его начнут откармливать кукурузой, — и все впустую.
И у соседей свиньи дохли. Краснуха — она уж такая: если где-то объявилась, метлой ее не выгонишь. Только грофиковские хлева она обошла стороной, там свиньям сделали прививку. Богатым бояться нечего. Если есть деньги на ветеринара, то без свинины не останешься.
Ради жатвы мама старается кормить Силу получше: то молока даст бутылку, то творогу (хозяйка угостила), один раз сварила кроличий паприкаш и послала сыну с соседскими детьми. Но Силе надо бы хорошо питаться каждый день, от тяжелой работы аппетит у него волчий, а если мать не даст ему ничего, кроме хлеба с повидлом, как сегодня, то у него кружится голова от голода.
* * *
С Пригона донесся пронзительный лязг. Значит, жнецы уже пополдничали и отбивают косы — Силе можно идти и побыстрее.
Когда он дошел, они уже косили, заканчивали полосу; еще пара взмахов кос — и можно будет вязать снопы. Пшеница богатая, во всей округе другой такой не найдешь. Если косец невысок ростом, то поверх хлебов видна только его шляпа. Так уж повелось, что на капитульских полях урожай всегда лучше, чем на соседних делянках. Почему бы это?
Будь капитульские поля в одном месте, а остальные участки в другом, то можно было бы сказать, что все дело в земле: здесь она плодороднее, там победнее. Однако капитульские поля, которые арендует Грофик, вклиниваются между полями и делянками остальных лабудовчан. Почему же из грофиковской пшеницы только-только выглядывают шляпы косцов, а на соседнем поле пшеница едва закрывает колени?
Здесь колосья с добрую пядь длиной, тяжелые, полные, пустого колоска или черной головни днем с огнем не найдешь, а рядом, в двух шагах, поле Шраматого — не поле, а цветник: одни васильки, полевая редька да волчий мак.
Утром, когда начинали это поле, пришел жать и Шраматый. Посмотрел на свое полюшко: посередке пшеница еще так-сяк сойдет, зато у межи трава стеной стоит, от цветов в глазах рябит, а если где и попадется пшеничный стебелек, так и он до самого колоса обвит вьюнком.
— Ей-богу, не знаю, то ли мне косить, то ли пригнать сюда коз, чтоб они попаслись вволю? — пожаловался Шраматый капитульским жнецам.
Старый Грофик твердит, что капитульские поля потому такие плодородные, что на них почиет божье благословение.
— Я обрабатываю божью землю, — говорит он, многозначительно поднимая вверх указательный палец. — За эти земли сам пан епископ молится.
Может, что-то в этом есть. Прошлый год, когда ударила та страшная засуха и лабудовчане вышли в поле с серпами, на капитульских полях жали как всегда — косами. Урожай был, правда, небогатый, но все же был. Пальо Грофик ходил по деревне, останавливался, увидев хозяев, и с сочувственным видом говорил:
— Если уж будет невмоготу, приходите ко мне. Нынче и я зерном небогат, да как-нибудь поделимся. А денег я с вас спрашивать не буду — отработаете.
Ну, люди конечно: «Ладно, Пальо, спасибо, хозяин», — но, оставшись одни, отплевывались: все рассчитал, живоглот. Даст мешок-другой, а цену заломит, какую ему вздумается. Хочешь не хочешь, а возьмешь, а не возьмешь — с голоду сдохнешь. Придет весна, пора будет свеклу прореживать, и вся деревня — марш на капитульское поле! Взойдет кукуруза — опять первым будет Грофик, а твоя собственная пусть стоит, зарастает бурьяном.
Потом завезли русскую пшеницу, и Пальо уже никому не предлагал: приходите, мол, я с вами поделюсь. Но о русской пшенице пошли вдруг странные слухи: будто у женщин, которые будут есть хлеб из русской муки, не будет детей. Русские не хотят, чтобы нас было много, а потому подмешали к зерну какой-то порошок.
Анча Шипекова — она здесь жнет в паре с мужем — как раз собиралась тогда под венец. Для свадьбы у них другой муки не было, кроме той, купленной, русской. При оглашении сам пан священник сказал Анче:
— Подумай хорошенько, что ты делаешь. Если не хочешь быть как бесплодное дерево, остерегись есть большевистский хлеб.
Анча, даром что ростом не вышла, — смелая девка. Сказала, как отрезала:
— Насчет бесплодного дерева не беспокойтесь, скоро сами увидите.
Люди едят русскую муку, а
