Так или иначе, время шло. Мы сумели выяснить, что та часть расколовшегося мира, где пребывали Киршстиф и остальные, — доступна для магии и частично сообщается с Упорядоченным. Нашей радости не было предела! Мы могли, используя амулеты и накопленную Силу магии крови, попытаться разорвать наши оковы.
Чем и занялись.
Нам пришлось распределить обязанности и работать, полностью доверившись друг другу. Снова вернулось ощущение полноты и значимости жизни — как давным-давно, на строительстве белых башен Атлантиды. Я даже воссоздал в своем воображаемом жилище комнату из давно обратившегося в прах изящного особняка, в котором жил на острове. В проемах ее ажурных окон все так же синело море… Ах, как же мне не хватало его! Особенно в те минуты, когда все умолкали, я оставался в одиночестве, и Тьма Внутренняя подступала под самые стены моего несуществующего дома.
Мы как раз обсуждали, каким образом пронести с одной части мира на другую амулеты, которые могли понадобиться здесь, когда Киршстиф потребовал нашего внимания.
— Дарнар с помощью людей произвел измерения магических составляющих обеих частей мира. Кое-что он и сам уловил и насторожился… Вам, из вашей закрытой части, этого не ощутить, но я тоже чувствую.
— Не томи, — процедила Кали. — Что случилось-то?
— Обе части мира нестабильны, — спокойно отозвался Киршстиф. — Они связаны переходом — вроде пуповины, которая и позволяет перемещаться туда-сюда. Пуповина прикреплена там, где примерно находятся Рейнгард и Схарм. Но части вращаются относительно друг друга с постепенным сближением. Неизбежно они столкнутся, и этот несчастный мир ждет катастрофа посильнее той, которую устроили мы с вами.
— Надо еще посмотреть, кто тут несчастный, — буркнула Кали. Я вдруг подумал, а как долго испытывала она ужас Тьмы Внутренней и не сказался ли он на ее разуме? Не пыталась ли она втайне от нас создать свое живое царство среди людей? Кали была сильной чародейкой, сильной и неистовой, до грани безумия. И кто знает, что могло прийти ей в голову в долгой ночи Внутренней Тьмы?
— Сколько осталось до катастрофы? — отрывисто спросил Схарм.
— Не так долго. Магические возмущения уже довольно сильны и заметны — здесь, у нас. Собственно, потому мы с вами и начали слышать друг друга, иначе голоса с нашей, отколовшейся части не смогли бы пробиться на Терру. Мы с Юргнордом и Дарнаром пока не можем сказать точно, сколько ждать. Может, несколько дней. Может, несколько месяцев.
Я почувствовал, как сжалось сердце — да, настоящее, не воображаемое, мое сердце. Гоблин мог что-то задумать. Он оказался на нужной стороне мира, где есть магия, он нашел машину и амулеты… Вполне вероятно, что грядущая катастрофа выбросит его в Упорядоченное, где он сможет получить помощь Хаоса. Тогда как мы останемся заживо погребенными в колодце закрытого мира…
— А Дар не говорит, какие последствия будет иметь катаклизм? — спросил я, стараясь не выдать волнения.
— Точно — нет, — ответил Киршстиф. — Он еще просчитывает. Но может случиться так, что мы с вами окажемся выброшенными наружу, в Межреальность. Поэтому возблагодарим Дарнара за столь надежную защиту…
Не знаю, как остальные, а я не верил хитрому гоблину ни на грош. Но у меня в рукаве был свой туз — Звезда, из которой я мог черпать Силу в экстренном случае. Не так много, конечно, все же магия этого мира была по сравнению с магией Упорядоченного все равно что пересыхающий ручеек по сравнению с океаном. И тем не менее… Потому я решил промолчать и посмотреть, что будет дальше.
— Это хорошая новость, — сказал Гарсааш. — Значит, нам не нужно строить машину снова. Этот мир сделает все за нас.
— Только в том случае, если Дарнар прав и все это действительно происходит, — тихо заметил я. Но никто не показал вида, что услышал мои слова.
Тем не менее мы не переставали искать способ перебрасывать людей и амулеты из одной части мира в другую.
И то ли эта наша деятельность стала слишком заметна, то ли нестабильный, полурасколотый мир привлек ненужное внимание, но в один прекрасный день нас обнаружили наши враги.
Галя, 19 июня
Майк высадил меня возле дома и умчался на мягко ворчащем Вжике в ночной полусумрак. Прохладный ветер немного привел меня в чувство — я, по крайней мере, обрела способность соображать. Хотя есть хотелось просто невыносимо… Я подошла к калитке, толкнула ее — и только тогда вспомнила о собаке. Роки. Родной братец Хонга из лабиринта. У него еще будка размером с дачный домик. Ну, Майк! Мужчина называется! Бросил меня здесь одну… Я, правда, не думала, что он сделал это нарочно. Скорее всего, после нашего с ним путешествия он просто-напросто забыл о сторожевом псе. В голове у Майка, как я уже успела убедиться, иногда дул ветер прямо-таки ураганной силы. Но это моего братца ничуть не извиняло… А если меня заживо съедят на крыльце его собственного дома?
Я глянула в мобильник — время уже перевалило за полночь. Ночи здесь, на севере, были светлые, и в городе даже не зажигали фонарей. Однако все равно над землей сгустились синие плотные сумерки, одинаково хорошо крадущие и тени, и свет. Интересно, они сегодня все-таки выпустили собаку? Калитка отворилась легко. В саду сумрак казался плотнее, чем на открытом месте. Я осторожно вошла, стараясь не отходить от калитки далеко, — но никто не бросился на меня из кустов. Однако долго ждать тоже не хотелось. Я не была знакома с Роки близко, но почему-то совсем не жаждала этого знакомства.
Убедившись, что никто пока не собирается меня загрызть, я запрыгала на цыпочках по выложенной плиткой дорожке. Почти сразу в кустах кто-то яростно заворочался. Я взвизгнула и в два прыжка очутилась на крыльце. Входная бронированная дверь, на мое счастье, не была заперта. Я рванула ее на себя, едва не вывихнув руку, и ввалилась в холл. Дверь по инерции захлопнулась, поддав мне по мягкому месту, а в следующую секунду снаружи в нее что-то мягко ударило. Я отскочила. Удар не повторился. Бочком я приблизилась к окну и выглянула: на крыльце громоздилась черная туша величиной с теленка. Туша почуяла, что на нее смотрят, и повернулась в мою сторону. В густых сумерках мне удалось разглядеть маленькие злобные глазки, светящиеся алым.
В доме стояла тишина. Если кто и слышал, как я ввалилась, то не подал вида. На ослабевших ногах я двинулась по коридору, едва освещенному настенными лампами, но перепутала направление и зашла не в то крыло. Я поняла это, обнаружив в конце коридора вместо кухни комнату с дверями из узорчатого стекла. Внутри было полутемно, мерцал только экран телевизора. Или монитор — в сумрак коридора падал колеблющийся голубоватый отсвет.
Я уже собралась повернуть обратно, когда услышала голоса. В комнате кто-то негромко разговаривал. Один голос принадлежал Светлане Аркадьевне, второй — какому-то мужчине. И беседовали они, судя по тону, отнюдь не на романтические темы. В других обстоятельствах я, может, и не стала бы подслушивать чужой разговор, однако первая же случайно услышанная фраза буквально пригвоздила меня к месту.
