ранить меня им невозможно?
— Мой повелитель, — голос бессмертного наполнился недоумением, — ваша избранница никогда не посмеет направить оружие в вашу сторону!
— Разумеется, нет, — сквозь улыбку произнес Акар.
Он приподнял кубок и заглянул в него, затем поднес к губам и сделал осторожный глоток.
Вот теперь я не могла не смотреть на него. Смотрела во все глаза, еще как! Ведь я точно знала, что еда ему не нужна.
Ашарес тоже раскрыл от удивления рот, кажется, за последние пару тысячелетий он не испытывал большего изумления.
— Странный вкус, — произнес Акар. — Сладкий.
О, Тангор! Он способен чувствовать!
Это так поражает меня, что от изумления я восклицаю:
— Ты чувствуешь вкус еды?
Он не отвечает, но смотрит на меня насмешливо.
— Что еще ты чувствуешь? Горячее и холодное? Боль? Боль ты тоже чувствуешь, так ведь? Как и человек!
Бессмертный опускается ниже, пряча лицо, замирает, будто говорить о чувствах Акара — это не просто некрасиво, это смертельно опасно.
— Ашарес, оставь нас, — спокойно говорит Акар и молча дожидается исполнения этого приказа.
Когда мы остаемся одни, и Акар заходит мне за спину, кладет обе ладони мне на плечи, я замираю и почти не дышу. Он склоняется к моему уху:
— Да, мне бывает больно, маленькая дева, — его голос такой тихий, проникнутый обидой и раздражением, что меня начинает потряхивать от страха, — но не тогда, когда Дерион режет своими когтями или его волки рвут мое тело, нет… мне больно, когда ты раз за разом отвергаешь меня.
Я сглатываю и тянусь к кубку, который только что поставил Акар, приникаю и судорожно делаю глотки ягодного морса, пока не допиваю все полностью.
Акар невесомо касается моих волос, погружает в них пальцы. Я точно знаю, что мои волосы ему очень нравятся.
— Я запретила тебе… — когда говорю это, его рука замирает, — гм… прикасаться ко мне без разрешения.
Он перекидывает волосы мне через одно плечо и проводит пальцами по шее. Очень нежно. Как любовник. Словно между нами нет никаких преград и все приличия давно стерты.
— Запретила? — тихо смеется. — Мне?
Я безмолвно вынимаю кинжал из ножен.
— Не потому ли ты подарил мне это? — и поворачиваюсь на стуле. — Это, наверняка, придаст веса моему слову.
Он обхватывает мое запястье, слегка сжимает и без проблем забирает кинжал. Я при этом совершенно ничего не могу сделать и тяну почти оскорбленно:
— Я просто не ожидала… Я, вообще-то, умею…
Акар снова смеется, и мне неожиданно нравится его смех, потому что в нем нет ни злости, ни прежней язвительности.
— Может, покажешь как-нибудь, что именно ты умеешь, Тея?
— Угу.
Он возвращает мне кинжал.
— Его лезвие закалено в моей кузнице.
— От кого мне им защищаться? Ты — единственное зло во всем этом мире.
— … — Акар ругается: — Мне кажется, ты несколько ко мне предвзята. Я подарил его, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Ты можешь доверять мне.
— Гм… — щуру глаза. — Интересно, но — нет.
— А кому можешь?
Он не строит предположений, не спрашивает: «Дериону? Борогану? Драгманцу?» И в эту секунду мне кажется, что никому. В полной мере — ни единой душе. Разве, что той, что спрятана в кулоне кальбена, ибо мы с ней связаны с самого детства, и последнее время она полностью покорна, хоть и очень сильна.
— Себе.
— И что же мне сделать, чтобы заслужить твое доверие? Отпустить?
— Помочь в одном важном вопросе.
— Отыскать выход из Зазеркалья? — его взгляд мрачнеет.
— Понять, кем была душа, которую я ношу с собой.
Я чувствую, как рэйкон во мне проснулся и задрожал, но не от страха, а от предвкушения, будто он сам не знал, кем был, и теперь волновался, желая услышать ответ Акара.
Тот медлил.
Снова прикоснулся к моим волосам безо всякого разрешения и наклонился к моему уху:
— Я весь день рубил псов Дериона, — услышала я его хриплый шепот, — пока от них не осталось одно лишь кровавое месиво. Я был так зол, что хотел свернуть шею лесного короля голыми руками. Я хотел убить и драгманца, о котором ты постоянно думаешь. Я был так зол, когда шел сюда… я проклинал себя за то, что дал тебе время и покорно согласился ждать. Я был так зол, что хотел содрать с тебя одежду и заняться любовью прямо на полу. Еще секунду назад я думал об этом, — я почувствовала его участившееся дыхание на своей щеке: — но теперь я скажу — да. Да. Я сделаю для тебя все, о чем попросишь. Ты еще думаешь, стоит ли доверять мне, Тея?
Я молчала, не смея говорить. Да что там — едва дышала.
Недовольный моим безмолвием, Акар развернул меня к себе вместе со стулом, на котором я сидела. Он наклонился надо мной, отчего его черные волосы упали вперед и коснулись моей щеки.
— Скажи мне, вредина, что еще я должен сделать?
Если только отпустить меня на все четыре стороны.
Будто читая мои мысли, Акар посмотрел упрямо в мои глаза.
— Я все еще пугаю тебя?
Сильнее, чем он мог подумать.
— Чуть меньше, — вру, — а если бы не говорил про кровавое месиво и вовсе бы не пугал.
Он улыбается.
Боги, у него такие длинные ресницы. И радужка такая темная, как кофейная гуща.
Мы смотрим друг на друга.
Кажется, я вижу в глазах Акара муки выбора, и мне остается гадать между чем он выбирает. Может, он все еще думает о том, чтобы содрать с меня одежду?
Он опускается на корточки и приподнимает на ладони мой кулон.
— Пусть душа вернется в него, — говорит, внимательно глядя на камень кальбена. — Ей не место рядом с тобой.
— Хорошо, но… — голос у меня сипит.
Я не могу не смотреть на Акара: на его губы, кажущиеся такими твердыми, на заостренные скулы, на черные волосы, обрамляющие его лицо.
— Назови мне ее имя, — спокойно просит мужчина.
— Это запрещено.
Он вскидывает насмешливый взгляд.
О, всемогущий Тангор, он и так умеет смотреть.
— Мне можно, Тея.
Наверно, он прав. Ведь я сама попросила его о помощи. И что ему будет от этого имени?
— Сирин.
— Сирин, — Акар говорит это тихо и обхватывает камень, сжимает в кулаке.
Я ощущаю, как рэйкон начинает биться и скулить от боли, он пытается задержаться в камне, но его выдергивает столь мощно, что я не успеваю даже воспротивиться. И тотчас понимаю — его больше нет со мной.
— Что ты сделал? — почти кричу, наполняясь самой настоящей паникой.
— Тише, — Акар выпускает пустой кулон из пальцев. —
