Неудивительно, что в 541 г. император решил вообще упразднить титул консула, как напоминание о республиканских атавизмах, давно утративших содержательную часть, но сохранившихся в Империи. И хотя затем, после его смерти, этот титул был восстановлен, все же в IX в. консульство окончательно исчезло из перечня римских титулов[153].
Едва ли не все правовые акты царя содержат мысль о Богоустановленности императорской власти и той высокой ответственности, которую царь несет перед Богом за состояние дел в Церкви и Империи. В 86‑й новелле царь замечает: «Поскольку Бог вручил нам Римскую империю, мы заботимся направлять все к пользе подданных дарованного нам от Бога государства».
Закончив свой великий свод законов, император славословит Бога за тот труд, который не по силам человеку, но есть дар Божий. А на престоле в Софийском соборе сохранилась надпись, сотворенная по приказу императора: «Твоя от Твоих, Тебе приносим, Христе, Твои рабы, Юстиниан и Феодора, прими милостиво, Сыне Божий, нас же сохрани в сей истинной вере, и царство сие, которое вручил нам, на честь Твою умножай и защищай, ходатайством Пресвятой Богородицы Девы Марии».
Принцип – «царская власть установлена Богом» красной нитью проходит через многие законодательные памятники св. Юстиниана. В 6‑й новелле он пишет, что «царская власть – дар Божий», в 77‑й новелле говорит о «людях, вверенных Богом императору», в 85‑й новелле – «об управлении, вверенном императору Богом». В 73‑й новелле царь озвучивает главную задачу своей власти: «Бог установил царскую власть, чтобы она уравновешивала несогласия добром».
В уже упоминавшейся 77‑й новелле эта мысль выражена еще рельефнее: «Всем благомысленным людям, мы думаем, вполне ясно, что забота наша и желание направлены на то, чтобы вверенные нам от Господа Бога люди жили достойно, и чтобы они нашли у Него благоволение, ибо человеколюбие Божье хочет не погибели, а обращения и спасения людей, и согрешивших и потом исправившихся Бог приемлет»[154].
Как легко догадаться, перед нами не образчик абсолютизма, а основанная на православных догматах и римском праве всесильная обязанность императора выполнять Божью волю, классическое христианское понимание существа верховной единоличной власти. Да, конечно, Бог вручил императору право законодательствовать и творить закон, и потому уже царь стоит выше закона: источник права не может подчинять производной от него норме. Но, во-первых, имея в своей основе высшую правду, являясь через посредство императора Божьим творением, этот закон становится тем более обязательным для всех подданных и судей, правителей, военачальников и, естественно, самого царя. Во-вторых, помимо позитивного закона царь связан нравственным законом, данным в учении Христа, и потому уже не имеет абсолютной власти, но самодержавен.
Безусловно, царь волен в некоторых случаях менять закон и даже игнорировать. Пример этого подхода содержится в 113‑й новелле, где дается строгое предписание судьям принимать решения только на основе общего закона, а не особенных царских повелениях. Исключение составляют дела, переданные непосредственно императору, которые тот решает на основании своего свободного усмотрения. Само понятие «свободного усмотрения» говорит не о возможности царя творить злое, но, напротив, предусматривает возможности с его стороны смягчить требования закона в отдельных случаях, если это способно оказать помощь несчастному и облегчить его нужду.
В 133‑й новелле св. Юстиниан Великий пишет: «Нет ничего недоступного для надзора царю, принявшему от Бога общее попечение обо всех людях. Императору подобает верховное попечение о церквах и забота о спасении подданных. Император есть блюститель канонов и Божественных Законов. Царь через Соборы священников утверждает правую веру»[155].
Как первый слуга Бога на земле, император в своем достоинстве обладает свойством, сходным с непогрешимостью, имевшую своим источником Божественную благодать. «Наше величество, – писал он, – по рассмотрении доложенных ему проектов, исправило по Божественному вдохновению все неопределенности и неясности и придало делу его окончательный вид»[156].
В этой идее нет, по существу, ничего нового. Византийское сознание четко отделяло высший титул от конкретной личности и вовсе не собиралось обожествлять конкретного человека, как того требовали некогда языческие цари. Еще со времен св. Константина Великого считалось само собой разумеющимся, что Соборы епископов, водимые Святым Духом, не могут по Природе своего Покровителя творить неправедное – Благодать Божья неуклонно ведет к Истине. Поэтому нет ничего удивительного в том, что такое же свойство непогрешимости и с этим же содержанием приписывалось и императору, защитнику и хранителю Церкви, получавшему особые дары при вступлении в сан, руководимому непосредственно Богом.
При этом нужно понимать, что император – вовсе не абсолютный деспот, которому подвластно все. Над ним стоит Божий Закон, церковная иерархия, Вселенские Соборы, «страж благочестия» – римский народ и монашество. И невидимую для формального права границу своего всевластия император прекрасно осознавал. Хотя сам св. Юстиниан был талантливым богословом, он никогда не претендовал на то, чтобы доктринально и законодательно закрепить право царя на роль источника христианского вероисповедания. Царь всегда признавал тот принцип, который другие православные императоры также исповедовали задолго до него, что издание догматических постановлений является прерогативой епископов. Правда, в практической деятельности в силу различных объективных причин он издавал собственные толкования, которые, по его мнению, должны были правильно отобразить истинный дух Церкви и содействовать порядку в Римской империи. Но это не являлось ординарным полномочием царя, скорее, вынужденным исключением из общего правила.
Кстати сказать, будучи великолепным богословом, он часто снискивал восхищение современников, имевших счастье слушать его рассуждения. Один архиерей писал: «Если бы я не слышал своими ушами слова, которые по милости Божьей исходили из благословенных уст государя, то с трудом бы тому поверил, настолько в них обретались соединенными кротость Давида, терпение Моисея и благость апостолов»[157].
Естественно, в понимании св. Юстиниана внешние формы императорской власти должны были соответствовать ее идейному содержанию, подчеркивая величие царского сана, хотя сам носитель этого звания и был величайшим скромником. Едва став консулом в первый раз, 1 января 521 г., св. Юстиниан ознаменовал получение титула зрелищами невероятной пышности. На подарки и оплату увеселений было потрачено почти 4 тысячи фунтов золота – невероятные по своей величине средства. Приняв по старой традиции консульство на новый, 528 г., император вновь выразил свое понимание величия императорского сана великолепными играми и щедрыми подарками народу, которых не раздавал до сих пор никто из его предшественников.
