о часах, остановившихся среди ночи.
− А кто вас знает, правду вы говорите или нет, − прервал его полицейский. − Надо бы отвести вас в участок. Одно мне ясно: что вы околачиваетесь в темноте возле этого магазина. Что у вас там в корзинке?
− Только мой завтрак. − Истон раскрыл корзинку.
− Похоже, вы говорите правду, − сказал, помолчав, полисмен. − Но чтобы быть уверенным, я доведу вас до дома. В участок тащить вас я не хочу, но я бы посоветовал вам купить себе исправные часы, иначе рано или поздно у вас будут неприятности.
Когда они подошли к дому, Истон отпер дверь. Полицейский что-то записал в своем блокноте и отбыл. Истон с облегчением вздохнул, поднялся наверх, поставил часы и завел их. Затем он снял пальто и лег в постель, не раздеваясь, укрывшись стеганым одеялом. Вскоре он уснул, а когда проснулся, часы все еще тикали.
Было ровно семь часов.
Глава 4
АФИША
Фрэнк Оуэн был сыном квалифицированного плотника, который умер от туберкулеза, когда мальчику едва минуло пять лет. После его смерти мать стала белошвейкой и получала за свою работу жалкие гроши. Когда Фрэнку исполнилось тринадцать лет, он пошел работать учеником к мастеру. Мастер этот был, каких теперь уже почти не сыщешь, − не просто наниматель, а сам первоклассный специалист.
Когда Фрэнк Оуэн стал его учеником, мастер был уже в годах. В свое время у него было в городе большое дело, и он частенько хвастался, что всегда имел хорошие заказы, выполнял работу с удовольствием и ему всегда хорошо платили. Но в последние годы число его клиентов резко сократилось, потому что на смену пришло новое поколение, которому не было никакого дела до высокого мастерства − их интересовало только, чтобы работа была повыгодней и подешевле. Старик обучил подростка профессии маляра, выучил делать орнаменты, красить под дерево и писать вывески. Мальчик, отличавшийся природной одаренностью, в свободное от работы время недурно овладел этим искусством.
Мать Фрэнка умерла, когда ему было двадцать четыре года, а через год он женился на дочери одного из своих товарищей по работе. В то время было некоторое оживление на рынке труда, и, хотя большого спроса на художественную работу не было, все-таки его квалификация помогала ему без всяких хлопот устраиваться на место. Оуэн и его жена были счастливы. У них родился сын, и несколько лет все шло хорошо. Но постепенно положение изменилось. Вообще-то менялось все незаметно, медленно, но неуклонно ползло к худшему.
Даже летом он не всегда мог найти работу, зимой же это было почти невозможно. Наконец, примерно за год до того дня, с которого мы начали это повествование, он был вынужден оставить дома жену с ребенком и попытать счастья в Лондоне. Когда он устроится, сказал он, он их вызовет.
Напрасные надежды. Оуэн обнаружил, что в Лондоне с работой еще хуже, чем в его родном Магсборо. Куда бы он ни обращался, везде его встречало объявление: «Работы нет». Он целыми днями бродил по городу, заложил и продал всю свою одежду, кроме той, что оставалась на нем. За полгода, проведенных в Лондоне, он часто голодал, перебиваясь случайной работой на небольшие сроки.
В конце концов он сдался. Лишения, которые он вынес, постоянное нервное напряжение, загрязненный воздух − все это вместе взятое его сломило. Начали проявляться симптомы болезни, которая унесла в могилу его отца, и, уступая бесконечным просьбам жены, он вернулся в родной город. Но вернулся уже не он, а его тень.
Это было полгода тому назад, и с тех пор он работал в фирме «Раштон и К°». Временами, когда не было заказов, он «отдыхал», пока не подворачивалось новое дело.
Возвратившись из Лондона, Оуэн постепенно осознал безнадежность своего положения. Он чувствовал, что болезнь, которой он страдает, все сильнее подтачивает его силы. Врач велел ему «усиленно питаться» и прописал дорогие лекарства, на которые у Оуэна не было денег.
Потом − жена. Хрупкая от природы, она нуждалась во многом, что он не мог ей обеспечить. И мальчик − какое будущее его ждет? Не раз, угрюмо раздумывая о своей жизни и перспективах, Оуэн говорил себе: им лучше всего умереть.
Он устал от своих страданий, устал смотреть, как страдает жена, и со страхом думал о том, что ожидает сына.
Вот что занимало мысли Оуэна, когда он шел домой в тот день, когда уволили старика Линдена. У него не было причин надеяться, что существующее положение в ближайшем будущем изменится.
Тысячи таких, как он, влачат жалкое существование на грани голода, и для многих из них жизнь − это лишь непрекращающаяся борьба с нищетой. И все-таки никто из этих людей не желает утруждать себя вопросами − почему так получается.
И кто бы ни пытался им объяснить все это, он только даром время теряет − люди не хотят этого знать.
Средство спасения было так просто, а зло так велико и так очевидно, что единственное возможное объяснение того, что оно так долго существует, было следующим: совершенно не умеют думать его товарищи-рабочие! Если бы эти люди способны были шевелить мозгами, они давным-давно бы уничтожили эту дурацкую систему. И никому бы не пришлось им растолковывать, что она порочна.
Право, даже богатые не могут быть уверены, что не погибнут в будущем от нужды. В каждом работном доме можно найти людей, которые в свое время занимали хорошее положение и лишились его по своей оплошности.
Как бы ты ни преуспел, ты не можешь быть уверенным, что твои дети не останутся без куска хлеба. Тысячи людей живут в нужде, получают нищенскую плату, а ведь их родители были богатыми людьми.
Оуэн быстро шел, погруженный в эти мысли, и почти не чувствовал, что промок до нитки. Он был без пальто; пальто пришлось заложить в Лондоне, и он до сих пор не мог его выкупить. Башмаки его протекали, ноги промокли от дождя и слякоти.
Он уже подходил к дому. На углу улицы, где он жил, стоял газетный киоск, на доске возле двери висела вырезка из газеты:
«Страшная семейная трагедия.
Три убийства и самоубийство».
Он зашел купить газету. Он был здесь постоянным покупателем, и, когда вошел, хозяин магазина поздоровался с ним, назвав мистером Оуэном.
− Ужасная погода, − заметил хозяин, вручая Оуэну газету. − Строительным рабочим сейчас особенно тяжело, верно?
− Да, − ответил Оуэн, − сейчас много
