вниз, прямо в высохший бурьян.
В обед, как будто прогуливаясь по территории, и словно невзначай, Жека прошёл до этого места. Глухой угол был и здесь. Несколько заброшенных строений, кучи какого-то хлама, ломаные доски, битый кирпич. У места, где колючка свисала вниз, вообще глухо — заросли кустов, и всякой дряни. Тут же валялись несколько старых досок. Да и забор, в принципе, не слишком высок — всего два метра. Чуть повыше его роста. Тут и можно выбраться. Разве что мешок придётся кидать через верхотуру, лишь бы не лопнул. Придётся место подготовить. И с пацанами перетереть.
Отработав день, Жека зашёл на базар, и купил у бабок пузырь Пшеничной за чирик. Проводить кореша в армейку как следует. Одел олимпийку, варёнки, в пакет сунул пузырь, в карман пачку сигарет, вышел во двор, и приземлился на лавочке. Чуть позже подгребли пацаны. Славян в джинсах, белой майке и шаражном пиджаке. Решил кентануться. Здоровенный Митяй как всегда, в ношеной спортивке. Водку никто не принёс, кроме Жеки.
— А чё мы? — возразил Славян. — Клаус уходит, пусть и ставит бухло.
— С нашей толпы пацан как-никак, — пожал плечами Жека. — Я взял. Вдруг не обломится там. Лишнее не будет. Да и выходной завтра.
— Ну... Как хочешь. Я чё-то не подумал. Где тёлки-то? Уже без двадцати.
Только успел сказать, как показались из-за кустов. Жека, увидев Сахариху, чуть не упал с лавки. Сейчас, в ясном свете апрельского вечера, у него как будто пелена с глаз спала, и он увидел, насколько Светка повзрослела за год. Блин... Ей же 15 уже скоро... Надо бы подарочек. Светка гордо шествовала в коротком ярко-жёлтом платье в чёрный горох с большим поясом на талии. На плечи наброшена олимпийка Адидас. Длинные стройные ножки в чёрном капроне. Идёт неловко, покачиваясь с непривычки — обулась в туфли на каблучке. Светлые волосы крупно завиты плойкой, и локонами спадают с плеч. Через них то ли жёлтый бантик на резинке, то ли ещё что-то штатовское. Ногти на руках накрашены красным, что тоже для Жеки было неожиданным — обычно Сахариха ходила чуть ли не с обгрызками, не обращая на руки вообще никакого внимания, а тут постаралась... Краситься не стала — она и так всегда была красива обычной, настоящей красотой. Выглядела она как американская звезда из видеофильмов, не меньше! Пуща наоборот, вся расфуфыренная по самое не хочу. Джинсы-варёнки, завёрнутые выше лодыжек, белые носки, белые кроссовки, распахнутая джинсовка, из-под которой через белую майку торчат острые груди, глаза и губы намазаны, как у куклы, пышные чёрные волосы на макушке стянуты в большой хвост, торчащий в разные стороны. На запястьях большие браслеты из дутых красных шаров.
— Интердевочка, — хохотнул Славян. — Оксанка, ты куда, на панель собралась?
— Фак ю! — показала средние пальцы Пуща и показала язык. — Курить есть?
Сахариха подошла к Жеке, и картинно взяла его под локоть.
— Ну чё, пошли?
Пацаны переглянулись и заржали:
— Когда свадьба?
— Когда надо! — Сахариха грозно посмотрела на пацанов, нахмурив брови. И от этого стала ещё красивше. Жека чуть не прижал её тут же, на виду у всех.
Подошли к подъезду, а там уже Клаус ждал, весь как на шарнирах, гадая, придут-не придут. Увидев толпу на тропинке, замахал обеими руками.
— Ну наконец-то!
— А ты чё думал, братишка, мы тебя просто так отпустим? — ухмыльнулся Жека, и показал водяру в пакете. — Куда?
— Да есть там! — махнул рукой Клаус. — Поднимайтесь!
На втором этаже девятиэтажки знакомая дверь, обитая коричневым дермантином. Клаус открыл её, и махнул рукой, призывая входить.
— Заходите. Давайте, давайте! Обувь тут кладите, куртки сюда!
Из квартиры потянуло аппетитным запахом разновсякой еды. Первыми вошли девчонки, разулись, разделись, и неловко встали у входа в зал. Оттуда вышла мать Клауса, культурная интеллигентная женщина средних лет, в очках, чёрном платье с кружевным воротничком, и клеёнчатым передником.
— Ой... Девочки! Идите в ванну, мойте руки, а потом за стол. Саша, проводи гостей!
— Да щас, я щас, мам! — крикнул из-за спины пацанов Клаус, вошедший последним. — Щас пацаны зайдут!
— Саша! Это что за выражения! — возмутилась мать Клауса. — Я сколько раз тебе говорила — не щас, а сейчас! Не пацаны, а парни! Или юноши!
— Слыш, юнош... Давай быстрее, пока по сраке пинка не получил! — тихонько заржал Клаус, пихая Жеку и закрывая дверь.
Когда Жека помыв руки, вошёл в зал, вслед за остальными, чуть не упал тут же, у входа. За столом на диване сидела... Валька! Да ещё и со своим фраером из мусарни! И с ними её мамаша, которая сделала вид, как будто не узнала дворовых. Тут же во главе стола сидел отец Клауса. Здоровенный усатый мужик в костюме и при галстуке. Вид у него был донельзя торжественный и какой-то суровый. Жека увидел военную форму на плечиках, висящую на ручке шкафа. Портреты Сталина, Ворошилова, Жукова на стене. Обстановка в квартире более чем скромная, без изысков. Клаус же говорил, что у него отец настоящий коммунист, идейный. А он оказывается, ещё и военный. Кажется, капитан, судя по погонам.
Жека сел на стул рядом Сахарихой. Та, конечно же, знала Вальку, и презрительно уставилась на неё. Жека подумал, что-нибудь да может быть при таком раскладе... Валька, как и мать, сделала вид, что тоже не знает никого, а в целом, конечно же, чувствовалась некая неловкость. Мать Клауса хлопотала, носила с кухни блюда, и упурхалась вся.
— Может, вам помочь? — Сахариха толкнула локтем Пущу, и встала из-за стола. — Ксюха, пойдём!
— Да нет, нет, сидите, девочки, я сама! — махнула рукой мать Клауса, но Сахариха всё равно встала, и пошла на кухню, стала с Оксанкой помогать. Доставали посуду, таскали в зал. Валька с высокомерным видом осталась сидеть на месте, прижимаясь к кенту.
— Кхм, кхм, — кашлянул отец Клауса. — Может, выпьем пока с парнями? А то сидим как на похоронах. Саша, принеси водку!
Клаус принёс две бутылки Столичной, поставил на стол, принёс простые гранёные стопки, расставил всем, однако мать Вальки возразила, вытянув руку ладонью вперёд:
— Нет, нет, Константин Николаевич! Спасибо! Мы не будем! Мы с Валентиной не употребляем!
— Ну, женщинам сам бог велел не употреблять, — сквозь усы улыбнулся Николаич. — Давайте с женихом вашим хоть...
