пах едва уловимым ароматом мускуса и чем-то еще, чему я в то время не мог подобрать названия.
– Вот, – он указал в конец аквариума. Второй морской конек затаился среди растений, обвив хвостом лист.
– Мои морские чудовища, – сказал он, – по-гречески гиппокампы.
– Это ваши?
Он кивнул.
– Аквариум стоял тут, пустой и никому не нужный… и я подумал, почему бы не завести рыб? Удивительно, кого только не обнаружишь в переулках Чандни Чоук, – он рассмеялся. – Этот человек, владелец магазина, сказал мне, что может достать любого морского обитателя, какие только есть в мире. И я решил его испытать. «Морского конька? – сказал он. – Да без проблем, будут на следующей неделе». И представь себе, он сдержал слово, – искусствовед покачал головой. – Понятия не имею, как он это сделал, где их взял. Может быть, лучше не знать.
Думаю, именно в этот момент – несмотря на другие достопримечательности бунгало – я почувствовал, что открыл для себя новый мир. Совершенно незнакомый, далекий от всего, что я знал раньше. Глядя на огненных рыб и морских коньков, я почувствовал тихий, электрический трепет.
– Я могу смотреть на них часами, – искусствовед непринужденно прислонился к двери. – Добро пожаловать в мой мир.
Было ли это, могло ли это быть приглашением вернуться? На меня нахлынуло что-то похожее на радость. Я вспомнил о Ленни, и оно утихло.
– Деви может подумать, что ты чокнутый, но она терпит все мои эксцентричности. – Деви, объяснил он, приходит сюда по выходным помочь с домашними делами. – Если ты сядешь, – он указал на стул, – и будешь сидеть очень тихо, ты разглядишь их получше.
Я подчинился. Вскоре огненные рыбы нерешительно выбрались из своих укрытий и заметались по аквариуму, как крошечные стрелы. Морские коньки по-прежнему не шевелились, терпеливо наблюдая; узор их тел был сложным и древним.
Я тоже был настороже, ожидая, когда искусствовед задаст вопрос. Я не сомневался, что он захочет объяснений. Почему я был в башне в лесу в это время дня?
– Хочу спросить, – начал он, – не желаешь ли чаю?
– Я… да, пожалуйста.
Он позвал Деви, и в гостиную вплыла женщина в кафтане и шароварах в цветок, свободных и удобных. У нее был авторитетный вид, дававший понять, что она проработала здесь много лет.
– Да, сахиб[25].
Кажется, это ее голос я слышал вечером, когда меня принесли в дом. Я подумал, что, наверное, ее руки мыли меня и переодевали.
– Не могла бы ты принести нам чаю, Деви? Сюда, – он указал на сад, плетеные стулья под зонтом. Она кивнула и исчезла. После чая, решил я, переоденусь и уйду.
Что я могу рассказать об этом утре?
Ни одно описание, на которое я способен, не оправдает ожиданий. Я даже не помню, замечал ли я солнце, небо, бриз. Только Николаса в сиянии солнечных лучей. Я видел его так ясно. Каждую вену на его руках, его шею, каждую колючку его щетины, линию роста волос. Изгиб его губ, подошвы его обнаженных ступней на подстриженной траве.
Кажется, было солнечно, потому что в какой-то момент он прикрыл глаза рукой.
Таращился ли я на него? Конечно. Может быть, ему было неловко. Я был до смерти смущен. Я огляделся, пытаясь сделать вид, что лужайка представляет не меньший интерес. В углу садовник сворачивал шланг, у ворот дремал сторож. Интересно, подумал я, кто вчера пришел нам на помощь?
Какое странное это, должно быть, было зрелище – взъерошенный незнакомец, которого тащит на руках сахиб. Но, наверное, не страннее, чем сейчас, когда я сидел здесь в пижаме не по размеру, с чашкой в руке, грыз печенье. Я очень остро это осознавал.
Странную, резкую нереальность. Аномалию своего присутствия. Пространство между мирами, разделенное лесом.
Чай, который я нервно заглатывал, обжигал мне рот. Я старался не морщиться.
– Спасибо, – сказал я, – за одежду… Не знаю, где моя.
– Деви ее постирала… но боюсь, твоя футболка порвалась.
– Ой.
– Можешь взять мою, если хочешь, – он посмотрел на меня, и мои щеки вспыхнули. – Ту, что на тебе.
Я вежливо отказался; это было мило с его стороны, но я не мог.
– Почему? Она тебе не нравится?
Нравилась, конечно же, нравилась. Уголки его губ приподнялись.
– Тогда заметано.
Он проявлял доброту? Или решил, что его вещи теперь испорчены, осквернены?
– К тому же, – добавил он, – на тебе она смотрится гораздо лучше.
Я отхлебнул еще чая, вновь обжег язык.
– Ну а теперь, – он указал на мой стул, – надо заняться делами поважнее.
– Да, – я опустил взгляд, увидел сочную траву и его ступни – идеальной формы, нежно-розовые, как морские раковины, в прожилках вен.
– Начнем с твоего имени.
Я поднял глаза, увидел, что он улыбается – и рассмеялся. Я поверить не мог, что до сих пор ему не представился.
– Неемия, но все называют меня Нем.
– А я…
– Николас, я знаю, – это звучало слишком дерзко, и я поспешно добавил: – ну то есть, я вас видел. Я был на вашей лекции в институте. Она была очень хорошей, ваша лекция.
– Рад, что тебе понравилось, Неемия. – Он посмотрел вдаль, его внимание вдруг привлекло что-то скрытое от меня. За то время, что мы были вместе, это случалось часто: он неожиданно, необъяснимо оказывался в другом месте. Странная привычка, раздражающая, милая, и в конце концов я научился не обращать на нее внимания, но тогда не знал, говорить мне или молчать. Садовник ушел, и сторожа поблизости тоже не было видно. В саду остались только мы.
Ближе к полудню становилось слишком жарко – я подумал, что он захочет уйти в дом, и тогда мне придется идти к себе. Откуда-то доносились крики ворон, приглушенный гудок проезжавшей машины. Здесь было тихо, так тихо, как, мне казалось, не может быть в Дели.
– Вы здесь первый раз? – спросил я. – В Индии? – я тут же пожалел о своем вопросе, не сомневаясь, что его задавали все, кого Николас встречал.
– Почему? – в его голосе не было ни раздражения, ни нетерпения, только любопытство.
– Потому что… вы не местный. Ну, во всяком случае, мне так кажется…
В тени его глаза казались темнее, цвета вечернего тумана.
– Где бы я ни находился, мне всегда кажется, что раньше я там уже бывал… Не потому ли меня вновь сюда тянет? Почему именно этот город, а не другой? Почему горы? Или море? Тоска по дому, знакомому месту объяснима… Но почему мы тоскуем по местам, где никогда не были? Потому что каким-то образом успели там побывать, и они нас не отпускают.