и в комнату вошла мать.
– Илья, – позвала мама взволнованным голосом, подойдя к кровати. – Что случилось?
Илья съежился от ощущения того, что мимо мамы не могли проходить даже чувства, не то, что драка. Телепатия или хрен его знает что. Если люди не донесут, то это сделает птица, муха, ветер… Илья встал, и он увидел, как ее глаза стали в ужасе округляться.
– Это что такое? – спросила мать, протягивая руку к глазу сына, где темнел синяк. – Кто это сделал?
– Упал, – сухо ответил Илья, ощупывая рану. Мать недоверчиво сказала:
– Не верю. Скажи мне, кто это сделал, или я сейчас же иду в школу.
Илья знал, что мама не шутит.
– Я подрался с Козловым из-за девушки, – гордо произнес он. – Он тоже получил свое.
Мать ужаснулась.
– Зачем ты с ним связался, сынок? – сказала мать. – Он же бандит и здоровый, как взрослый мужик.
– А мне плевать, – произнес Илья. – Все будет так, как решит она.
– А что, кроме нее никого нет в поселке?
Илья громко начал хохотать, забыв про все неприятности. – Есть, мама. Есть, – сказал он, улыбаясь, – есть еще Света, Юля, Катя и кое-кто еще. Но мне нравится другая. Ее зовут Наташа. Понимаешь?
Вошел отец с газетой в руке. Он суровым взглядом осмотрел сына с ног до головы. Мать, переведя взгляд на отца, проворковала:
– Представляешь, подрался с Козловым из-за девушки.
Отец сказал:
– Надеюсь, ты не остался в долгу.
– Надейся, – ответил Илья, – хотя учитель по физике нас учил другому. Он любил говорить: «Если вас кто-нибудь ударит, то по законам физики вы наносите ему удар такой же силы. Так что можно не отвечать».
* * *
Весна заканчивалась, экзамены приближались. Стояла прекрасная погода. Тихо уходили вечера. Шумел ветер, нагоняя теплый воздух с юга.
Илья, сидя на перилах, заметив Наташу, попытался поймать ее взгляд, но тщетно – каждый раз он наталкивался на полное равнодушие с ее стороны. Он не мог знать причину такого поведения. Другие липли к нему, а он все время думал о ней.
* * *
– Слышишь, Наташа, – делилась ее подруга самым сокровенным, – я, кажется, влюбилась.
– Да ты что! – восхитилась Наташа, оглядываясь на подругу. – И кто этот счастливчик?
Света прищурилась.
– Догадайся с трех раз, – она тихо хихикала.
– Не могу, сдаюсь, – ответила Наташа.
– В Илью, – выговорила Света и застыла, ожидая ее реакции.
Наташа отвела взгляд.
– Поздравляю, – сердечно произнесла она. – У тебя все будет хорошо.
– Не будет, – грустно возразила подруга.
– Почему?
Света молчала.
– Почему? – повторила она свой вопрос.
Света собралась с духом, втягивая воздух в легкие.
– Потому что он любит тебя.
Наташа застыла, она даже перестала дышать.
– И зачем ты мне об этом говоришь? – спросила Наташа после минутного молчания.
– Извини. Я просто хотела узнать, почему ты на него никак не реагируешь. Он отличник, красивый. Я вижу, как он страдает, и мне его как-то жалко, – Света говорила сердцем, тихо, вкрадчиво. – Может быть, мне тоже не стоит питать к нему чувства, – Света замерла с открытым ртом.
– Хм. Ты так говоришь, как будто чувство приходит и стучится в дверь, спрашивая: «Можно войти?» – произнесла Наташа. – Чувства никого не спрашивают: они могут свалиться на голову как снег. А что касается Ильи, признаюсь: я просто не люблю ботаников.
– Ботаник? – с удивлением спросила Света. – Он – ботаник?
Света не сводила глаз с Наташи.
– А ты не видишь? У него в голове одна учеба. Обходительный, чересчур вежливый. Мужик должен быть таким, чтобы женщина чувствовала себя как за каменной стеной, – уверенно закончила Наташа.
* * *
Выпускники десятого класса испытали от последнего школьного звонка все чувства, какие только можно. Все были в упоении. Один Илья в душе грустил от безответной первой любви, которая нежданно-негаданно свалилась на его голову. Наташа больше общалась с Козловым, хотя все время чувствовала на себе внимание еще пары. После разговора со Светой она внутренне не могла продолжать игнорировать волны, исходящие от Ильи. Несколько раз за вечер их взгляды пересекались. Илья готовился поступать в медицинский институт в другом городе и отчетливо понимал, что больше у него не будет возможности видеть эти глаза, взгляд которых пронизывал его до глубины души и заставлял трепетать немало мальчишеских сердец. И ему приходилось тяжело мириться с тем, что первая любовь становилась первой неудачей в жизни.
Ликующей толпе на вечеринке не хватало чего-то еще – экстремального, необычного. И первым это уловил подвыпивший Козлов.
– Ребята, есть идея, – сказал он, обращаясь к одноклассникам. – Давайте, когда стемнеет, пойдем на кладбище и напоследок пообщаемся с духами.
Всем это понравилось.
– Ура! Ура!
– Слышишь, Дима, – обратился к нему Удодов, выйдя из толпы. – И это все?
– А что еще? – спросил Дима, не сводя взгляда с его авантюристских глаз.
– Неинтересно как-то. Кладбище, темнота. Надо сделать такое, чтобы запомнилось на всю жизнь. – Его глаза сверкали неясным торжеством.
Дима тупо уставился на друга. Маленький, хитрый, скользкий.
– Я знаю, ты что-то придумал. Говори.
Удодов придвинулся поближе и на ухо шепнул:
– Давай попугаем всех.
Дима продолжал молчать, не улавливая мысль друга.
– Как?
Губы Удодова растянулись в усмешке.
– Очень просто, – сказал Удодов. – Я незаметно ухожу домой, беру белую простыню, прищепку, мыльницу и вату, намоченную спиртом. Спрятав все это в сумку, иду на кладбище заранее. Улавливаешь? Потом, когда толпа дойдет до середины кладбища, я накидываю на себя простыню, скрепив ее на шее прищепкой. Подношу зажженную вату в мыльнице под подбородок и выхожу из-за могилы. И я начинаю выть. Ты представляешь, что будет? Какой улет!
Дима, представив картину, пришел в восторг.
– Хорошо, – сказал он. – Но только давай я сделаю. Я больше тебя, и эффект будет больше. А ты приведешь класс на кладбище.
* * *
Кругом гробовая тишина. Внизу, в двух километрах от кладбища, в поселке мелькали уличные фонари на столбах, а вблизи хоть глаз выколи – кромешная тьма. Дул ветер, принося волны тепла с юга. Кругом надгробные камни и кресты – другой мир из ужастиков.
Дима в парадных брюках и белой сорочке сидел на корточках за высоким надгробным камнем, прижав к животу все приспособления, что он захватил с собой из дома. Руки хорошо чувствовали белую простынь и мыльницу.
Он с трепетом ждал, а класса не было. «Вот черт. А что, если этот придурок Удодов решил подшутить надо мной? – думал он. – Они там балдеют, а я, как дурак, – на кладбище. Ах, как смешно».
Наконец, Дима заметил кучку людей, вышедших из темноты под уличный свет. Он вздохнул с облегчением, но,
