Книга Император - Денис Старый

Так что при удачном стечении обстоятельств российскими подданными могли бы стать более трех сотен тысяч индейцев Калифорнии, и на эту работу постоянно выделялось не менее двадцати процентов всех ресурсов ранее колонии, а нынче губернии.

*………*………*

Восточная Пруссия

23 апреля 1752 года

Два дня русская и прусская армии стояли друг напротив друга. Постоянно осуществлялись маневры. То русская армия попытается обойти Норкитенский лес и угрожать левому флангу генерала Левальда, то прусский подполковник Малаховский со своими гусарами ударит по замешкавшимся русским конным гренадерам.

Сложность диспозиция была в том, что генерал Левальд превратил широкое Гросс-Егерсдофрское поле, вместе с одноименной деревней, в сильнейший укрепленный район. Наступать на позиции пруссаков в этом месте было не то что не выгодным, но безумным. Потому обе стороны не решались начать активные боевые действия. Дважды пруссаки пытались поймать русских на маршах при маневрах, в один момент даже завязалась серьезная драка и Салтыков посчитал, что вот оно — сражение. Однако, как только заговорили русские пушки, прусская пехота стройно развернулась и ушла под защиту оборонительных укреплений. Русские было дело подошли к этим укреплениям, но прусская артиллерия не дремала.

— Ваше Высокопревосходительство! — обратился к командующему адъютант. — Прибыло пополнение.

— Кто? И сколько? — заинтересовано спросил Салтыков.

— Казачий полк и три сотни пластунов, — сообщил адъютант.

Петр Семенович обрадовался. Да, это не то, на что рассчитывал генерал-фельдмаршал, было бы неплохо получить, как минимум, дивизию иррегулярных войск, да еще две дивизии из егерей, гренадеров и драгунов. Но и это уже хорошо, что подкрепления доходят, тем более казаки-пластуны. Салтыков помнил, как действовали пластуны в русско-турецкой войне и три сотни таких бойцов могли многое изменить в подготовке к сражению.

— К Вам с докладом просится казачий генерал-майор Никита Рябой, — через небольшую паузу, подсмотрев в блокнот, сообщил адъютант.

— А что у казачьих генералов отчества нет? — спросил Салтыков немного раздражительно.

Он человек спокойный в мирской, не в военной жизни, но то, насколько император привечает казаков, раздражало и генерал-фельдмаршала. Ну не может вчерашний десятник, вдруг, стать генералом.

— Ну давай его сюда! — приказал Салтыков.

Через две минуты перед командующим стоял именно тот самый генерал-майор, которого, как оказалось, Салтыков уже видел и не раз во дворце и рядом с императором.

— Ваше Высокопревосходительство! — с трудом выговорил обращение Никита Рябой. — Велено лично в руки!

Казак протянул письмо, которое, незамедлительно было прочитано.

Петр Семенович с одной стороны хотел выругаться, с другой же понимал, что доля рационального суждения в повелении императора была.

Петр III писал о том, что Салтыков не должен напряжением всех сил стремится к Кенигсбергу. На усмотрение генерал-фельдмаршала оставалось решение, которое должно исходить из реального положения дел. Император предусматривал то, что магазинов в Либаве не хватил, что в Ковно только формируется запас провианта и фуража. Именно из-за недостатка последнего в армии Салтыкова так мало конницы. Потому и не следовало бы активно наступать, а налаживать больше логистику и готовится к решающим битвам.

Генерал-фельдмаршалу предлагалось закрепится на том участке, который он сочтет выгодным и ждать, пока наладятся поставки всего необходимого и сформируется новая армия. Предполагалось, что к середине лета, к Салтыкову присоединиться русский корпус и можно будет развивать сразу два направления в летней компании: на Кенигсберг и на Штеттин.

— Нет, не по чести! — с казал Салтыков, как только из палатки вышел казачий генерал-майор. — Нужно дать бой!

Утром 23 апреля 1752 года прусская армия пришла в движение. Пользуясь тем, что все Гросс-Егерсдорфское поле было ископано земляными укреплениями, генерал Левальд, начал выманивать русские силы, что бы те пошли в атаку на прусские укрепления.

Прусский подполковник Малаховский со своими «цветными» гусарами, выступил в роли затравщика. Но кто-то иной мог бы попасться на уловку, но не Петр Семенович Салтыков, который нечто подобное совершил некогда против турецкого войска. Генерал-фельдмаршал выставил по фронту лишь заслон и небольшую часть артиллерии, сам же решил атаковать менее укрепленные позиции неприятеля у деревни Пушдорф.

Вместе с тем, пруссакам удалось выманить на свои оборонительные укрепления один, единственный в русской армии, Грузинский гусарский полк, под командованием Элишера Паатовича Амилохвара. Увидев возможности удара во фланг выдвинувшимся прусским гусарам, Амилохвар, посчитал нужным этот удар совершить. И не сказать, что грузинский командир не был дисциплинированным, просто приказ только что пришел, а переводчик куда-то запропастился, вот и решил Элишер Паатович ударить по неприятелю, как это было ранее оговорено. В этом полку по-русски мало кто говорил, потому много было несогласованности [в РИ П. А. Румянцев в негативном ключе высказывался об этом подразделении, считая его самым слабым в русской армии уже потому, что командиры не знали русского языка].

Разгром русско-грузинских гусар был полным, если бы артиллеристам не удалось плотным огнем, опасным и для союзников, отсечь набирающих динамику атаки прусских кирасиров. Тем не менее, Грузинский гусарский полк после такого поражения уже не мог в том виде существовать далее.

В это же время между двумя лесными массивами, не выходя на гросс-егерсдорфское поле, маневрировали линии прусских и русских полков. Несмотря на хорошую выучку, пехотинцы под командованием русского генерал-аншефа Василия Абрамовича Лопухина, уступали в шагистике прусским гренадерам. Неприятелю, в результате продолжительных «танцев» на поле, удалось зайти косыми линиями на дивизию Лопухина. Пруссаки делали больше выстрелов, имели лучшие позиции для стрельбы и расстраивали русские линии. Разгром мог состоятся и здесь, но русская артиллерия быстро изготовилась для стрельбы и открыла навесной обстрел позиций неприятеля, благо демидовские гаубицы позволяли это делать.

Петр Семенович в это время отдавал приказ казачьему полку выдвинуться из Норкитенского леса и ударить по прусским укреплениям у Гросс-Егерсдорфа, после быстро отскочить. Какие сюрпризы при этом оставят казаки для преследователей, оставалось на откупе станичников.

А на левом фланге началось жесткое противостояние с переходом в рукопашную, где русские гренадеры были успешнее своих визави. Удар прусских кирасиров по дивизии Лопухина предрешил это противостояние и русские полки были практически смяты. Сам Лопухин в это время отважно сражался почти в полном окружении, собрав вокруг себя не менее трех сотен русских гренадеров [в РИ Лопухин погиб при Гросс-Егерсдорфе в схожей ситуации].

Удар второго казачьего полка, который был направлен командующем для купирования вероятного прорыва противника воодушевил уже отступающие русские разрозненные части и вновь началось жесткое противостояние. Именно здесь и было основное сражение, тогда как на русском правом фланге имела место быть вполне удачная для русских артиллеристов дуэль.

Генерал Левальд хотел послать на усиление своего правого фланга, где прусские гренадеры и кирасиры завязли в рукопашной свалке, драгунов, но в это время, прямо на центр гросс-егерсдорфского поля вышли русские казаки и они тащили пять пушек. Пруссаки не ожидали такой наглости, да и лес казался малопроходимым, тем более для пушек, но факт на лицо — вот он противник.

Быстро, лихо, казаки развернули пушки, но не стали из них стрелять, а подскакали к прусским позициям, используя фактор неожиданности и то, что прусские артиллеристы замешкались и не сразу развернули свои пушки по фронту. Проскакав вдоль фортеций неприятеля, казаки стали разворачиваться и уходить в лес. Как только казачий полк минул русские пушки, они громыхнули и казаки сразу же стали деловито запрягать коней, чтобы оттянуть орудия.

Пруссаки не заметили, или не придали значения действиям казаков, когда те установили не менее пятнадцати фугасов и подожгли труты. Вот и показывали пушкари, что они не успевают убежать. Русские пушки — очень лакомый трофей, за него в прусской армии обещалось огромное вознаграждение. Потому полковник, командующий драгунами не мешкая послал свои полки в погоню за казаками. Это не было нарушением плана боя, драгуны и первоначально предполагались быть использованы для того, чтобы не допустить атаку русских по центру через лес. Задачей было опрокинуть русских, если они решаться это сделать.

Драгуны имели не самых лучших лошадей, потому не могли сравниться с казачьими ни в скорости, ни в выносливости. Донская лошадка — она такая, не прихотливая