в создании солдатского движения, которое выдвигало ветеранов войны на выборы во все ведомства Хот-Спрингса и округа Гарленд. Раймонд владел салоном автокомпании «Бьюик», и каждый, кто хотел что-то изменить в Хот-Спрингсе, должен был сперва получить его благословение. По вечерам ветераны собирались у дома Раймонда на озере Гамильтон. Это было что-то вроде тайного убежища. Папа был в среднем на двадцать лет старше остальных мужчин, и когда они пытались определить, что значит быть ветераном, то всегда смотрели на него как на человека, прошедшего и Первую, и Вторую мировые войны.
Женщины в это время оставались в доме, но за мной там было некому присматривать. Мама была в туберкулезном санатории. Поэтому я вместе с папой сидела на крыльце в мужской компании.
Отец в те годы был уже так слаб, что с трудом мог ходить. Билли, племянник Раймонда, помогал папе вылезать из машины и садиться в нее и всегда провожал его до крыльца. Теперь Билли занимал пост губернатора Арканзаса, и его называли Билл Клинтон, а в то время он еще учился в школе. Но уже тогда мы знали, что он далеко пойдет.
Все разговоры велись только о политике, и Билли оставался на крыльце, якобы чтобы поиграть со мной. Под рассуждения взрослых о том, как получить доступ к власти и удержать ее, он подбрасывал меня в воздух, и это меня ужасно веселило. Мне было пять, когда папа умер, и на похоронах я сидела на коленях у Раймонда Клинтона.
Теперь же, призвав на помощь все свое чувство такта, я хотела просить у этих мужчин пожертвования. У мистера Джонсона, который во Вторую мировую служил снайпером и вернулся с фронта тишайшим человеком – настолько молчаливым, что никто так и не узнал, через что ему пришлось пройти. У мистера Уоллеса, престарелого моряка, который относился к своей деятельности в организации «Ротари» так же ревностно, как и к военной службе. Были еще двое мужчин, возглавлявших крупные банки. Они до сих пор пользовались большим влиянием в городе, хотя никто этого и не замечал, и, думаю, они с уважением относились к тому, что и я свою работу выполняю тайком.
Я собиралась положиться на их благоразумие, а для этого нужно было тщательно обдумать, можно ли им довериться. Эти мужчины и так владели всеми городскими тайнами, так что им просто предстояло узнать еще один секрет. Нужно было действовать осторожно, чтобы не слишком их утомить и чтобы не доставить им неприятностей. Я записывалась к ним на прием, приходила в их кабинеты и, когда мы оставались наедине, говорила:
– Я помогаю нескольким ребятам. Им нечего есть.
Иногда я говорила, что им нечем платить за аренду, пока я разбираюсь с документами для службы жилищной помощи. Или еще что-нибудь. Мужчины кому-то звонили. И дело было сделано.
– Положите пятьдесят долларов на счет Рут Беркс.
Я не скрывала, что речь идет о больных СПИДом. Мне хотелось привлечь их внимание к ситуации. Дать им понять, что здесь, в Хот-Спрингсе, дела со СПИДом обстоят не очень хорошо. И еще я знала, что если стану их обманывать, то больше не получу ни цента. В городе меня стали бы считать лгуньей, а такая репутация мне была совсем ни к чему. Пусть лучше меня считают больной СПИДом, чем обманщицей.
А еще я хотела убедиться, что губернатор Клинтон знает, что творится в его родном городе. Я посылала ему длинные письма, в которых подробно описывала происходящее. Бонни вычитывала их по два-три раза и время от времени предлагала мне что-то исправить. Обычно письма получались длинными, страниц по пятнадцать. В них были истории мужчин, которые угасали на глазах. Я нисколько не сомневалась, что у губернатора есть знакомые геи. Билл всегда знал, что за пределами Арканзаса есть целый мир, но, скорее всего, он и знать не знает о геях, встречавшихся мне, – о бедных отвергнутых людях, о которых некому заботиться. Я всегда подписывала письма «Рут и Эллисон Беркс» – не хотела, чтобы кто-то узнал, что губернатору пишет одинокая женщина. Билл пользовался всеобщим уважением, и мы в Хот-Спрингсе всегда его поддерживали. Когда я приезжала в департамент здравоохранения, то иногда заносила большой толстый конверт в крошечное помещение у центрального входа в Капитолий. Там располагалось Главное управление полиции штата.
– Мы передадим письмо в его канцелярию, – говорили мне полицейские. Кто знает, что они думали, глядя на нарядную блондинку?
Иногда Билл звонил мне и благодарил за информацию. Он спрашивал о жизни ребят, о том, как они борются с обстоятельствами.
– Ты делаешь большое дело, – говорил мне Билл.
Мы оба были в затруднительном положении, ведь, чтобы нас не изгнали из города, мы не могли действовать активнее.
Обращаться к пожилым горожанам за деньгами на покупку продуктов слишком часто я не могла. При этом было очевидно, что поддержание веса хорошо сказывается на самочувствии ребят. Но даже забирая половину продуктовых талонов у Бонни и занимаясь собирательством, я была на грани краха.
Решение пришло само в супермаркете «Пигли Вигли».
Одним ранним утром нам с Эллисон по дороге в школу нужно было купить хлеба, поэтому я свернула на Парк-авеню к «Пигли Вигли», и мы забежали в магазин. Выйдя на улицу, я заметила, что мусорный бак заполнен до краев и поэтому его даже не стали накрывать крышкой. В огромном контейнере, который был мне почти по грудь, на самом верху лежал чистый пакет, набитый буханками хлеба в пластиковой упаковке. Точно за такую буханку я только что отдала деньги на кассе.
Пока Эллисон садилась в машину, я подошла к баку, чтобы получше разглядеть выброшенный пакет. Срок годности у всех буханок истекал сегодня или через пару дней. Я представила, сколько сэндвичей смогу приготовить, какими соусами их можно будет заправить и какой пышный у меня получится мясной рулет.
Я забрала хлеб. Весь пакет. Стоит взять из мусорного бака что-то одно, и остановиться уже невозможно. Да и было любопытно, что еще работники магазина выкинули на помойку? Так, фрукты и овощи: слегка побитые или и вовсе в идеальном состоянии. Помятые консервные банки и тому подобное – наверное, все это выкинули после утреннего переучета. Так бывает после званых ужинов и городских праздников: в мусорное ведро летит еда, которая на вес золота для тех, кого не пригласили на мероприятие.
«Пигли Вигли» располагался на углу улицы, и парковка у магазина отлично просматривалась с дороги. Я знала, что мимо проезжают люди, но рылась в мусорке с таким сосредоточенным видом, будто уронила в нее ключи.
– Видела сегодня утром эту сумасшедшую Рут Кокер Беркс, – сказала я вслух. – Она ковырялась в помойке. Да может, она там работает? А, нет, она уехала и увезла мусор с собой на ипподром.
Я забрала столько пакетов, сколько смогла: дважды сходила к машине и обратно.
– Фу, гадость! – сказала Эллисон, пока я бегала туда-сюда.
– Это не гадость, – возразила я, – а отличные продукты. Мы сможем помочь множеству людей, а выкидывать хорошую еду в мусорку – грех.
Я отвезла Эллисон в школу и разработала план действий: положу фрукты и овощи в ванную, залью их водой из городского источника, добавлю капельку средства Clorox, хорошо сполосну каждый плод, обрежу все ненужные части и смогу приготовить большую кастрюлю овощного супа.
А потом я подумала, что если хорошие продукты лежат в мусорном баке даже у «Пигли Вигли», то что же творится у огромного супермаркета «Крогер» на Эйрпорт-роуд?
– Что ж, надо проверить.
Развернув машину, я заехала на площадку за магазином, где парковались грузовики с товаром. Здешняя мусорка стояла, конечно, не у главного входа в магазин, но была намного больше. Мне пришлось почти нырнуть в контейнер.
И хоть я была на каблуках, это того стоило: внутри меня действительно ждал настоящий банкет! У многих продуктов еще не истек срок годности, как будто работник, наводивший порядок на полках, подумал: «И какая, к черту, разница? Мне и так придется все это выбросить через пару дней».
Тайные налеты на мусорки стали
