Любовь к общему ребенку – это же основа дома, основа семьи.
– Хочешь, мы обвенчаемся в Лондоне? – предложил Леонид.
Катерина поджала губы. Милли покачала головой, представив себе, какой мукой будет для ее родных общение с Коловскими.
– Лучше здесь.
– Тогда обвенчаемся здесь, а медовый месяц проведем в Лондоне, – завершил тему Леонид.
Все очень разумно, и, хотя ей предлагали выбор, Милли не в первый раз подумала: опять все делается так, как решили Коловские.
– Я только не понимаю, к чему такая спешка, – сделала Милли очередную попытку.
– В России это делается быстро – между помолвкой и свадьбой обычно проходит от одного до трех месяцев. А у тебя пять месяцев беременности… лучше поскорей, да? Покончить с этим…
Как будто говорит о посещении дантиста.
– В последующие три месяца календарь Коловских полностью заполнен, – объяснила Катерина чуть более раздраженно, чем делала это предыдущие десять раз. – И потом, если мы станем откладывать, вам будет трудно влезть в платье.
Милли совсем забыла об этом.
– У вас есть журналы? Я не знаю… Даже не представляю, чего я хочу… – она пожала плечами.
– Не представляете, чего вы хотите? – Катерина смотрела на нее в изумлении.
– Я имею в виду платье.
– Милли, вы выходите замуж за Леонида Коловского. Вы всерьез думаете, что вас пошлют в местный магазин для невест? О вашем наряде уже позаботились. Нина придет и сама сделает окончательную примерку, – собрав заметки, Катерина встала. – Подумайте о своем медовом месяце и сообщите мне завтра.
– Окончательную примерку? – Как только они остались вдвоем, Милли повернулась к Леониду. – В тот вечер я думала, это смешно, но, оказывается, платье действительно давно висит почти готовое и ждет, чтобы невеста вошла в него?
– Конечно, – Леонид явно не понимал, что ее так поразило. – Наверное, там их штук пятьдесят, и у тебя, естественно, будет самое лучшее. Если это все, я займусь работой.
Днем Милли занималась предсвадебными хлопотами, ночи ее были заполнены Леонидом, но чем дальше, тем яснее Милли осознавала – у них абсолютно разные представления о семье.
Возникшая на острове нежность испарилась, как только они сошли с самолета. Она – нежность – возвращалась ночами, когда он обнимал ее, но вновь исчезала по утрам.
Беспокойство Милли росло.
И росла тоска по дому. Она охватывала ее всякий раз, когда она звонила домой, чтобы сообщить родным новости. Мать так тепло беспокоилась о Милли, о ребенке, и это было таким резким контрастом по сравнению с холодностью Нины, что только усиливало ее тоску.
– У меня подростковая паника, – сказал Антон, когда Милли зашла к нему накануне свадьбы. – Ответь мне, только абсолютно честно. Не будет ли это дурным тоном – надеть Коловского на свадьбу Коловского?
Милли засмеялась:
– Ты просишь у меня совета, как одеться?
– Да, да! Спасибо тебе, спасибо за то, что вытаскиваешь меня в свет. Это будет счастливейший день моей жизни.
Ну, хотя бы кому-то будет хорошо, подумала Милли и заплакала в сорок второй раз за этот день.
– Это нервы, – сказал Антон.
– Да, – всхлипнула Милли. Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь, высказать свои мысли, но после предательства Джины Милли пугала обычная дружеская беседа. Она взяла свою сумочку, чтобы пойти обратно в отель, где наверняка уже торчит Нина со своими булавочками для последней подгонки платья – ведь оно должно быть совершенно. И вдруг замешкалась: – Не знаю, могу ли я так поступить, Антон.
– Это нервы, родная моя. Ты женщина, которую больше всех ненавидят в данный момент в Австралии, – Антон пытался рассмешить ее, пока она вытирала слезы.
Но его старания не помогали.
– Господи, как мне нужна моя мама!
– Ой, бедное дитя…
Антон повел ее в заднюю комнату галереи, сделал ей большую чашку горячего шоколада, угостил мармеладным печеньем. Никто так тепло не относился к ней с момента ее приезда сюда, ничего не ожидая взамен.
– Я понимаю, как тяжело тебе здесь без родных, но у тебя есть друзья. Я был в аэропорту, когда ты приехала во второй раз, знаешь… – Антон улыбнулся ее удивлению. – Знаешь, я не спал, вышел рано за газетой и увидел эту грязь. Я подумал, тебе понадобится моральная поддержка. Я не подходил близко… Поговори со мной, Милли.
– Не могу.
– Понимаю, как тебе трудно доверять кому бы то ни было… после поступка Джины.
Она открыла рот, чтобы возразить, но он мягко продолжил:
– Я на твоей стороне. Я запру сегодня галерею, приду к тебе и останусь с тобой до самого венчания… – он чуть улыбнулся, – только к парикмахеру сбегаю.
– Уверена, парикмахер для тебя найдется и в отеле, – хитро улыбнулась Милли.
– Луиджи не простит мне этого, – покачал головой Антон. – Я буду держать тебя за руку до момента венчания, а потом все станет намного проще.
– Надеюсь.
– Все дело в том… Скажи, ты любишь его? – он спросил ее просто и серьезно, без всяких ужимок, задал тот самый главный вопрос, на который Милли могла ответить честно.
– Конечно.
– Ну, тогда все хорошо.
– Как твоя мать? – спросил Леонид, сидя на стуле в спальне и подавляя зевок.
– Плачет, – честно ответила Милли.
Она стояла в платье, а Нина и София, портниха, вились вокруг нее, что-то подкалывая и подгоняя.
Милли было не по себе – все так точно организовано и упорядоченно. Ее злила даже такая мелочь, как то, что Леонид видит ее в платье накануне венчания. Милли не верила в приметы, но ей все равно было очень неприятно.
– Хотелось бы, чтобы она оказалась здесь.
– Вы скоро увидитесь.
– Знаю… – Поскорее бы все осталось позади.
– Мне скоро надо уходить, – Леонид взглянул на часы.
– Хорошо.
– Прилетает Иосиф, я встречу его. Мы условились пообедать с отцом.
– Конечно.
– Великолепно, – Нина отошла немного, любуясь платьем.
Фирменный шелк марки «Коловский» плотно облегал тело Милли, каждым стежком, каждой малюсенькой складочкой превращая ее в потрясающе красивую невесту, как и полагалось Коловской.
– София будет здесь завтра, вдруг понадобится подделать что-нибудь в последнюю минуту. И не ешьте ничего до венчания. Могу прислать вам травяной чай, который пьют модели.
Милли предпочла молча стянуть с себя платье. Нина вышла из спальни, неся перед собой груду шелка, как дорогое дитя.
