Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
В этот монастырь тэндай будут назначены два мирских распорядителя, чтобы поочередно вести дела и не допускать в стенах обители разбоя, спиртных напитков и женщин. Таким образом, буддийский закон будет соблюден, и государство пребудет в безопасности[58].
Тем не менее тэндай никогда не был просто подразделением государственной службы, по промыслу высших сил организованным в виде религии. Приведенный выше документ показывает: монахи признавали свои обязательства перед миром, но не принадлежали ему. Ни Сайтё, ни более поздние лидеры не сомневались, что в первую очередь монах должен заниматься тем же, чем всегда: изучать буддизм, быть примером в этике и морали и, конечно, самостоятельно прокладывать путь к состоянию собственного духовного просветления (нирване), достигнув которого он будет освобожден от страданий, а главное — от круга рождений (сансары). Они также соглашались с представителями всех других школ в том, что лучшее место для индивидуального духовного поиска — монастырь. Там искатель истины сможет найти учителей и книги, а также удовлетворить свои насущные потребности (кров, еда, одежда).
Отличие тэндай от культов Нары в самой его доктрине. Это была первая в Японии школа махаяны (Великой колесницы), и вместе с сингоном она затмила старую школу хинаяны (Малой колесницы), появившуюся в эпоху Нара. Другими словами, в конце Х века японский буддизм в основном принадлежал к той или иной школе махаяны.
Буддизм махаяны пришел на острова с материка — из Индии и Китая, где развивался со II века. Это обширное и сложное учение, имеющее множество ответвлений и философских тонкостей. В самых общих чертах можно сказать, что и тэндай, и сингон сохранили свойственную хинаяне концепцию вселенского причинно-следственного закона, согласно которому праведные или греховные действия человека определяют его судьбу, испытываемые им страдания или наслаждения (карма), а также систему взглядов на монашество и собственные усилия как средство просветления. Человеку суждено существовать до тех пор, пока он остается привязан к иллюзорному, греховному миру и своим эгоистическим желаниям. Единственный шанс достигнуть нирваны — заняться изучением буддизма и стать монахом, поскольку научиться избавляться от чувства привязанности к чему-либо или тем более кому-либо можно лишь в монастыре. Однако к этому набору основных идей приверженцы махаяны добавили еще несколько важных догм.
Одна из них — идеал бодхисаттв, исключительных существ, у которых было достаточно заслуг, чтобы уйти в нирвану, но отказавшихся от этой награды, дабы помогать другим на пути к просветлению. Можно сказать, что роль бодхисаттв в буддизме махаяны подобна роли святых в христианской религии. Считалось, что бодхисаттва увеличивает духовную чистоту и благополучие тех, кто ему поклоняется. При этом доктрина «передачи заслуг» абсолютно противоречит строгим понятиям хинаяны, согласно которым монах может достигнуть нирваны лишь усилием собственной воли, без помощи извне. Бодхисаттва как религиозный идеал выражает идею сострадания и служения другим, а не стремление к индивидуальному совершенствованию (с точки зрения махаяны, эгоистичное).
Буддизм тэндай включил учение о бодхисаттвах в свою философскую систему. После смерти выдающихся людей, таких как Сайтё, провозглашали бодхисаттвами, причем представления об их участии в политическом управлении также отражали суть этого идеала. Впрочем, в религии эпохи Хэйан, которая (во всяком случае, в своей монашеской форме) была по-прежнему связана с идеей о достижении просветления через личную дисциплину, бодхисаттвы представлены не слишком много.
Очень большое значение для религии в хэйанский период имело учение махаяны о вечном вселенском Будде. Согласно ему, исторический Будда (Гаутама) был временным и сравнительно мелким проявлением Будды космического. Взаимосвязь между историческим и вселенским Буддой похожа на взаимосвязь между историческим Иисусом Христом и Богом — вечным и невидимым Отцом в христианской философии. Именно осмысление Будды как абстрактной силы, стоящей выше всего сущего и в то же время присутствующей во всем сущем, способствовало развитию характерных особенностей махаяны. Не только Гаутаму, но и всех прочих богов и мудрецов можно было рассматривать как проявления вселенского Будды, даже если изначально они относились к небуддийским системам — синтоизму или конфуцианству. Очевидно, эта всеобъемлющая точка зрения способствовала слиянию буддизма с синтоизмом; сохранились записи о том, как Сайтё, собираясь поселиться на горе Хиэй-дзан, испрашивал благословения у Будды и у местного синтоистского божества (короля Горы).
Всеобъемлемость махаяны не ограничивалась ее отношением к другим верованиям. Учение о вселенском Будде гласило, что всё и вся содержит в себе его частицу, великую или малую. Другими словами, и человечество, и все прочие формы жизни в конечном счете должны были развить свойственную им природу Будды. Никто не был слишком плох для спасения. Представление об основополагающем единстве всего сущего тесно связано с утверждением махаяны о сострадании как важнейшей буддийской добродетели. В то же время оно размывает различие между монахами и светскими людьми, которое, напротив, активно подчеркивала хинаяна, и прямо противоречит некоторым школам последней, полагавшим, что определенные категории человеческих существ полностью лишены возможности спасения. Подобной точки зрения придерживалась могущественная школа Хоссё в Наре, к которой принадлежали главные противники Сайтё.
Все рассмотренные выше идеи тэндай можно свести к нескольким основополагающим положениям. Первое — идеал бодхисаттв, то есть сострадания и служения. Второе — доброжелательное отношение к другим религиям, включая иные виды буддизма. Третье — вера в возможность спасения всех без исключения существ. Четвертое — мысль о том, что не только человеческая жизнь, но и вся жизнь вообще представляет собой, в сущности, одно и то же, то есть идея глубинного единства всего сущего. Второй, третий и четвертый принципы не имеют аналогов в христианстве с его понятиями ереси, рая и ада, а также взглядом на человека как отдельное творение. Они сыграли чрезвычайно важную роль в развитии традиционной японской культуры и свойственного ей спокойного и беззаботного (по западным меркам) взгляда на религию, с одной стороны, и полурелигиозного отношения к природе, с другой.
Основой этого учения была «Сутра о цветке лотоса чудесной дхармы», или «Лотосовая сутра», — один из великих священных текстов буддизма махаяны. Есть утверждения, что «Лотосовую сутру» сочинил сам Гаутама незадолго до того, как уйти в нирвану, но в действительности она была написана через много лет после его смерти. В этом произведении великолепно изложены теории махаяны о вселенском характере Будды и его неисчерпаемой спасающей силе, а дух его частично можно уловить в следующем отрывке:
Подобно огромному облаку, Что поднимается над миром, Накрывая всё вокруг своей тенью, Благодатному облаку, полному влаги, Пронизанному ослепительными молниями, Издалека возвещающему о себе громовыми раскатами, Приносящему всем радость и покой,
Подобно облаку, Будда Приходит сюда, в этот мир, Подобно большому облаку, Накрывая всё вокруг своей тенью,
Обратите же ко мне свой разум, Подойдите ко мне ближе, Узрите Непревзойденно почитаемого! Меня, известного всему миру, Меня, которому нет равных. Чтобы дать покой каждому существу, Я появляюсь в мире И всем существам Проповедую чистый Закон, сладкий, как роса, Единственный Закон Об избавлении и нирване. Слышным повсюду голосом Я провозглашаю эту истину, Выраженную в поучениях Великой колесницы. Я взираю на всё Неизменно беспристрастно, Не различая людей и мыслей, Полных любви или ненависти. Для меня нет ничего предпочтительного И нет ничего невозможного; Всегда для всех существ Я проповедую Закон одинаково; Проповедуя одному человеку, Я проповедую всем[59].
Сингон
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
