могу легко изменить с помощью Арктического клуба Пири либо с помощью его самого… Он сказал, что мы можем сохранить у себя свои дневники и что все негативы, сделанные на Севере, будут сразу возвращены, за исключением нескольких, которые будут использованы для его книги, и что я получу копии с них. Однако после нашего возвращения с Севера я понял, что форма моего контракта и идеи, вложенные в него, практически сделали его бронированным – до степени “кабального рабства”, и я был полностью лишен “свободы слова”…
Я получил несколько заманчивых финансовых предложений рассказать о своих северных приключениях, но, поскольку у меня не было на это разрешения Пири, мне пришлось их отклонить даже в своем городе…
29 ноября 1909 года Джордж Боруп написал мне, что капитан Бартлетт начал лекционный тур, и предложил мне пригласить его в Новый Кенсингтон. Читатель, верно, улыбнется, а не осудит меня за то, что я не пришел в восторг от предложения, чтобы кто-то другой рассказывал о нашей работе в моем родном городе, притом что мне было отказано в этой привилегии…
Вечером 8 февраля 1910 года я присутствовал на национальном чествовании коммандера Пири в здании Метрополитен-опера в Нью-Йорке…
Губернатор Хьюз от имени города, штата и страны вручил Пири чек на 10 000 долларов. Коммандер, чей голос дрожал от волнения, с чеком в руках заявил, что принимает его от имени своих товарищей. Глубоко растроганный, он выдержал паузу, в то время как аудитория, восхищенная демонстрируемым великодушием, устроила ему бурные овации. Мы, члены экспедиции, полагали возможным, что также получим некое существенное признание, и теперь, когда казалось, что нечто действительно выпадет и на нашу долю, подались вперед в своих креслах в нетерпеливом предвкушении. Но нет! Когда аплодисменты стихли, Пири спешно добавил: “на исследование Антарктики”, и мы опустились назад в свои кресла с глухим звуком. Мы не испытывали особого душевного подъема, и я не верил, что существовала какая-то близкая перспектива антарктической экспедиции…
На следующее утро после этого чествования меня пригласили в гостиницу, где сообщили, что у Гражданского форума много запросов на лекции из тех городов, для которых гонорары Пири слишком высоки, и что другие члены экспедиции могли бы выступать за более разумное вознаграждение. Позже я позвонил Пири, и он согласился с моей просьбой разрешить чтение лекций и отдать мои фотографии, находящиеся у него… Он также обещал немедленно направить мне оригинал дневника, посланный ему 20 ноября 1909 года…
Хотя оригинал дневника секретарь Пири выслала мне 11 февраля 1910 года, свои северные фотографии я еще не получил. Несмотря на это, я нанял стенографиста и продолжил писать статью, которую собирался иллюстрировать своими фотографиями с Севера.
4 марта 1910 года я получил второй запрос от Нью-Йоркской медицинской академии с просьбой выступить с лекцией. Поскольку и лекция, и статья соответственно могли иллюстрироваться только моими собственными северными фотографиями, я немедленно написал Пири, чтобы выяснить, почему мои негативы не высланы. Я просил, чтобы он отправил их без промедления… 14 марта 1910 года я получил письмо от секретаря Пири с известием о том, что Пири уехал на несколько дней и она не может выполнить мою просьбу до его возвращения.
31 марта 1910 года я поехал за 18 миль в Питтсбург и заплатил один доллар за место в заднем ряду, чтобы послушать лекцию Пири. После окончания, когда я поднялся на сцену, он извинился за задержку и пообещал, что я получу свои северные негативы сразу после его возвращения в Вашингтон. У меня не было возможности поговорить с Пири, потому что он спешил на банкет в его честь…
15 октября я написал письмо генералу Томасу Хаббарду…
Я объяснил, что, на мой взгляд, я ждал достаточно долго, тем более что некоторые другие члены экспедиции уже публиковались без разрешения…
3 ноября генерал Томас Хаббард… наконец, сообщил мне следующее: у Пири “нет возражений против того, чтобы Вы писали или читали лекции о последней экспедиции. Я придерживаюсь той же точки зрения”.
В конце концов я получил письмо от Пири, датированное 6 ноября, а большая часть моих северных негативов пришла 1 ноября 1910 года. Я написал Пири 11 ноября, поблагодарив за возвращение большей части моих негативов. Я также обратил его внимание на тот факт, что, за исключением двух или трех, все самые четкие негативы, снятые к северу от Эта, где освещение было наилучшим, отсутствовали. Они никогда так и не были возвращены…
Президент Тафт 6 декабря 1910 года рекомендовал Конгрессу отметить Пири за открытие Северного полюса. Закончи президент свое послание словами “Роберта Эдвина Пири и его товарищей” – и Конгресс рассмотрел бы возможность должного признания и этих людей, включая погибшего Росса Марвина, отважившихся отправиться на Север, чтобы Пири мог водрузить флаг США на полюсе. Без сомнения, Росс Марвин должен был получить медаль, а его одинокая мать – пенсию. Когда я услышал, что Пири повысят в звании до контр-адмирала, я написал нескольким конгрессменам. Там были такие слова: “Кроме того, я бы хотел привлечь Ваше внимание к судьбе нашего товарища Росса Марвина, который храбро встретил смерть, выполняя служебные обязанности. Не мог бы он получить некое признание от своей страны, а его мать, находящаяся в стесненных условиях, пенсию?” Я объяснил, что по остальным вопрос стоит не так остро, но напомнил, что успех Пири стал возможен благодаря нам. Я написал, что если нас сочтут достойными признания, то я был бы рад, если бы мое звание врача было подтверждено в армии или военно-морских силах.
3 февраля 1911 года я остановился на день в Вашингтоне, чтобы выразить свое почтение Пири и его семье. Я получил сердечный прием и обсудил с Пири возможность выражения официального признания Россу Марвину и другим членам экспедиции со стороны Конгресса. Он считал неуместным в этот момент обращаться с просьбой в интересах своих товарищей, но намекнул, что в ближайшие годы посредством политического влияния мы могли бы получить некое соответствующее признание.
Перед уходом я попросил Пири подтвердить на обратной стороне моего контракта с Арктическим клубом Пири разрешение читать лекции и писать, которое он и Арктический клуб Пири дали мне 3 ноября 1910 года. Он сказал, что не может сделать этого сейчас же, но по его просьбе я оставил ему оригинал своего контракта, чтобы он вернул мне его в течение нескольких дней со своим подтверждением…
13 марта 1911 года Пири прислал мне мой оригинал контракта… На обратной стороне Пири поместил ряд незаконных ограничений, даже после того
