Альв.
— Заткнись.
— Ха, так и знал! То-то думаю: «Знакомо звучит»!
— А что?.. Какое значение?..
— И знаешь, старый, ты бы мог как-то менее явно…
— Так, блядь! — вспылил Хан и привстал со своего места. — А ну заткнулись все! Есть в мире чёртовы границы, которые нельзя просто так нарушить по прихоти своего долбанутого характера! — ткнул он пальцем на Ворона. — И есть правда, за которую ставят слишком большую цену, чтобы её платить. Так что умерьте своё любопытство. Все трое! Как дети малые, блин…
Он выдохнул и сел на место. Кофе медленно кипело над огнём, немного испаряясь.
— Чё-ё-ёрт… — Джонс первым отлил себе напитка в стакан, найденный в доме. — Такой кайф обломал.
— Наёмник, ненавидящий Эволюцию, но использующий для чего-то цитату из её клятвы — Padre явно стоило о тебе рассказать побольше.
— Я же просил вас заткнуться, — он налил кофе в термос, подаренный ему Даной.
— Я и заткнулся. Это так — мысли вслух, — Альв снял кастрюлю с огня и, налив Айви, отхлебнул прямо с неё.
Следующую вечность сидели молча. Уильям смотрел в треснутое от оползней окно и понимал, что вкус напитка не приносил ему удовольствия. Более того — вкуса просто не было. Действительно, в его жизни было полно сакральных вещей: только для него; для него и ещё кого-то; для целых групп людей — они составляли сложную и запутанную паутину того, что можно было, а чего нельзя было говорить одному или другому человеку. Всё то казалось ему невероятно важным в разное время — личные, даже интимные знания, что люди, обычно, хранили подальше от других. Но с тем же течением времени приходило и другое осознание: когда человек умирал — всё становилось ненужным. Все его секреты, все его отношения к кому-либо или себе самому, все его слова — ничего больше не имело значения, ничего не могло вернуть его.
К примеру, он сам: сидящий в разваленном доме старик, умирающий от рака, у коего точно было, что рассказать — вряд ли кто-то, кроме него самого, помнил бы о Вейлоне, о его отце, о Джефферсоне Смите, о Джеймсе — сколь ситуативными не были бы знания, ему было обидно, что все они могли исчезнуть с его смертью. Что все они точно исчезнут. Однако мысль о том, что «За день до нашей смерти» — явно не то, о чём стоило бы рассказывать, всегда была сильнее, и он всегда молчал, рассказывая о чём угодно, но не о том. Была.
* * *
Через час настала пора идти за дровами — Ворон и Альв поднялись и вышли практически синхронно. По парню было видно, что он не находил себе места — глаза бегали от стены к стене, чашка кофе, всё ещё полная, но уже холодная не хотела удобно ложиться в руки, а стул, на коем он сидел, похоже, давил при любой позе.
— А если… — начал Айви, смотря на костёр и слушая треск досок. — Если я скажу, что это будет мне подарком на мой день рождения? У меня же он был, верно? Ворон сказал, что…
— Ты что не знаешь, когда у тебя день рождения? — тот отрицательно закивал.
— Мне просто всегда говорили, что я родился осенью — не выносили… знаешь, сам факт рождения, как что-то особенное. Теперь думаю, что это, наверное, было затем, чтобы мы не просили чего-нибудь особенного… Не знаю… Свободы, например? Новых книг? Мороженое? Что раньше просили на дни рождения?
— Ха… Хотел бы я знать. Помню… У меня из детства был только один подарок. Остался, вернее — большой игрушечный мишка, — Ви улыбнулся. — Мне же было четыре, когда всё это началось, так что не бери особо в голову — наверняка я просто заревел, когда увидел его, и решил, что он обязан быть у меня… Мой последний подарок на день рождения.
— А дальше что? Что, все твои родители?.. Они?..
— Нет — отец был. Просто он… был человеком другой закалки — всегда готовился к худшему и верил, что детям не место в том мире, что пришёл на замену Старому. Решил… что пора бы мне побыстрее взрослеть. Ха-ха, четырёхлетнему пацану… Хорошая семейка, что ещё сказать, да?.. Но у него получилось. Вернее, у меня. Должно быть, это и был самый чёткий признак взросления, что я осознал: ты взрослеешь, когда больше не ждёшь подарков.
Доски приятно трещали в огне, наёмники, вышедшие за дровами, явно не торопились.
— Ну так… что? — Уильям лишь громко выдохнул в ответ. — Да почему? Что в этом такого?
— Это не то, о чём стоит рассказывать.
— Но ведь это же твой главный принцип жизни! На протяжении… я не знаю… скольких лет? Почему?!
— Потому что в основе этого принципа лежит ужасная ошибка, Айви! — немного вспылил тот. — Потому что то, что я тебе расскажу, не поможет её загладить, а только оттолкнёт.
— Но почему?!
— Да потому что… Блядь… — он утёр лицо руками — слова трудно давались, когда речь заходила о тех днях. — Потому что… то, что я тогда сделал, не имеет ничего общего с тем, кем я являлся… И я не хочу… чтобы у кого-нибудь… Чтобы у кого угодно возникла мысль, что я хотел этого, что я был бы на это способен при других обстоятельствах. Потому что… это не я. И это не был я.
— Так почему… Почему бы и не рассказать мне о то, кем ты даже не был?
Снег снаружи перерос в настоящую метель. «Они бы точно поладили с Вейлоном, — думал он, смотря на пацана. — О, точно поладили бы — мастера наглости, упёртости и прямолинейности. Что бы ты сделал, Ви? Что бы ты сделал?.. Да, глупый вопрос, как и всегда, — он набрал ещё немного кофе и сел прямо напротив Айви. — К тому же, он ведь исчезнет… Как и многие другие. Нет, не так, как многие — он точно останется жив. И, как ты и говорил, так память будет жить через поколения… Если это можно назвать памятью. Скорее, истории о чужих ошибках».
— Ты же знаешь, — начал он, — почему я был с Библиотекарями — как оказался у них? — тот кивнул в ответ. — Но ты не
