Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
– Вас устроит?
– Вполне. Это тоже вашего отца?
Она кивнула. Пока я открывал бутылку, она нажала что-то на своем смартфоне. Послышался голос модной фолк-певицы. Все это были приготовления к чему-то, чего я не был уверен, что хочу.
– Я привезла вам подарок, – сказала она, показывая на сверток.
Я развернул бумагу. Это была маленькая сова, вырезанная из оливкового дерева.
– Она из Афин. Немного похожа на ту, что на вашей книжной серии.
Я поднял на нее глаза. Она ласково улыбалась. Я думал о Пас, о канувших временах нашей нежности.
– Очаровательно, – сказал я.
Ее жест, должен признаться, меня довольно-таки взволновал.
– А как ваши каникулы? – спросила она.
– У меня нет для вас подарка.
– Вы расплатитесь, когда придет время.
Она рассмеялась. Ее молодость была как пощечина. Все, что я знал, оказалось бесполезно. Я много бы дал, чтобы повернуть время вспять, вновь обрести беззаботность, жестокую самоуверенность моих двадцати лет.
– Ну так как?
Я рассказал ей. Про овчарню, Дейю, моего сына.
– У вас есть сын?
Уловил ли я разочарование?
– Сколько ему?
– Шесть лет.
– Вы больше не живете с его матерью?
– Ее нет.
Я выдержал паузу, борясь с собой, чтобы не поддаться эмоциям. Она не настаивала. Рассказала мне о Греции. Она работала, делала проект для школы. Купалась, каталась на лодке и смотрела сериалы. «Вы видели „Викингов“?» История Рагнара Лодброка в мохнатой браке, сказала она, воина, потом вождя языческого племени, отправившегося завоевывать богатые земли Западной Саксонии.
– Там была интересная женщина. Skajaldmö.
– Как?
– Владеющая щитом, воительница.
Мы даже не чокнулись.
Ожог алкоголя помог выдержать ее взгляд. Почему все смеются над парнями, которые говорят девушкам, что у них красивые глаза? Эротизм – он в лице. В рисунке губ, ямочке, изгибе брови.
Я был впечатлен ее обширными познаниями. Ее разговором. Ее энтузиазмом. Стемнело, и в кои-то веки небо было ясное. Она заговорила о созвездиях. Сообщила мне, что Птолемею было известно около тысячи двадцати двух звезд. Она много путешествовала с отцом, побывала на озере Инле в Бирме и в городе Чичикастенанго, где последние шаманы майя вызывают духов с помощью кока-колы. Я тоже бывал в этих местах. Выросла она между Грецией и Швейцарией. Но атмосфера последней ей не нравилась.
– Озера меня угнетают.
В Париже лучше. Сена, по крайней мере, течет. У нее здесь друзья, она развлекается, город ей нравится, правда, французы все немного пришибленные и иной раз презрительно относятся к грекам, хоть и сами пытаются стать ими летом, на Патмосе или Аморгосе. На одной вечеринке ее обозвали турчанкой.
– Это не сказать чтобы оскорбление.
– Хуже не бывает, – парировала она.
Она покосилась на стенные часы. Часы на них показывал Сатурн, минуты – падающие звезды. А время бежало… Жаль, мне было хорошо с ней. Я снова подумал о Пас, и мне стало стыдно, что я здесь, как будто это было предательством ее памяти. Не нашла бы она меня патетичным?
Мы вернулись к ее отцу. Он сыграл большую роль в ее выборе профессии. Водил ее в музеи, привил ей многие свои вкусы. Она была очень привязана к нему, а он к ней.
– Я всегда у него в голове, до сих пор… – Она запнулась и добавила: – К сожалению.
Ей хотелось, чтобы он предоставил ей жить своей жизнью. Отъезд в Париж объяснялся еще и ее желанием отдалиться от него. Хоть он и приезжает время от времени, но живет в Греции. Точнее, везде понемногу. Где хочет. У него жена, которую он «терпит».
– Ваша мать?
– Можно сказать и так. – Она помедлила. – Вообще-то ей тоже приходится его терпеть. Мой отец очень… ветреный. Так ведь говорят?
Она отпила вина. Я спросил, как поживает Марчелло. Он не ездил с ней в Грецию. Я заметил:
– Марчелло – звучит не очень по-гречески.
– Марчелло не любит греческого.
– Почему?
– Он говорит, что в нем слышится гей, – ответила она с гримаской.
Она произнесла «гэй». Как Марвин Гэй. Об остальной родне мы поговорить не успели. Нет, еще о дяде, который приезжал дней через десять, собственно, поэтому она о нем и упомянула. Она хотела пригласить меня.
– Мы устраиваем здесь вечеринку в его честь. Ну то есть вечеринку… Он будет читать тексты.
– Чьи?
– Свои.
Его звали Никос Стигерос. Он был очень известен в Греции, где его новая книга вызвала много споров.
– Поэтический роман о закате христианства, а там с этой темой не шутят. Ему угрожали. Я хотела бы вас познакомить.
Я уже представлял себе, что будет дальше. Мне казалось, что в общении с ней я, может быть, смогу немного раскрепоститься, что-то сказать о себе. Продолжим ли мы знакомство? Поужинаем? Да способен ли я на это? Я размечтался: она снова бросила взгляд на часы. Недобрая складка прорезала ее лоб. Ей пора. Я должен уйти. Не очень-то вежливо. Я повиновался. Причину этой спешки я понял часа три спустя.
Оргазмы
Я безвылазно сидел дома – мне было достаточно щупать пульс планеты, нажимая на кнопки пульта телевизора или экран смартфона. Война, война, война, щебетала синяя птичка[73]. Несчастные люди в лодках, потом в палатках, потом в автобусах – и опять по новой лодки, палатки и иногда полуприцеп. Призраки детей бродили по охваченным пламенем городам. Возвращались границы и стены, горлопаны и популистские речи. Вымыслы преподносились как истины, истины как вымыслы. Время больших дебатов: ислам левеет или левизна исламизируется? Народ против элиты и в конечном счете всегда одурачен, всегда околпачен.
Я вернул тишину. Подаренная Наной сова угнездилась теперь в книжном шкафу. Из кресла, в котором я полулежал, читая, – это был скорее зигзагообразный диван, всегда напоминавший мне кушетки спутников Тинтина[74] в «Путешественниках на Луне», – я видел птицу, и та будто подмигивала мне. Как мило она придумала. Я открыл «историю Пелопоннесской войны» Фукидида. Величайший историк античности показал, что золотой век Греции принес ей и две страшные войны: войну против общего врага, персов, а следом войну греков между собой.
καὶ τότε ἄλλη τε ταραχὴ οὐκ ὀλίγη καὶ ἰδέα πᾶσα καθειστήκει ὀλέθρου, καὶ ἐπιπεσόντες διδασκαλείῳ παίδων, ὅπερ μέγιστον ἦν αὐτόθι καὶ ἄρτι ἔτυχον οἱ παῖδες ἐσεληλυθότες, κατέκοψαν πάντας·
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
