Предместье Осаки.
Рукав бухты Нагасаки.
В то же время город стал огромным горнилом, где переплавлялись все категории населения. Изменились деревенские пейзажи. Вдоль рек и в долинах появились заводы с дымящимися трубами; поезда, передвигавшиеся с невероятной для японцев того времени скоростью, неслись из тихих маленьких поселений в шумные промышленные города, где здания строились по одному плану, улицы были прямыми как стрела, повсюду виднелись телеграфные и электрические столбы, а в дома были проведены водопроводные и газовые трубы. В небо поднимались серые клубы дыма от заводов и поездов. Прежнее спокойствие маленьких населенных пунктов сменилось грохотом и суетой. Янагида Кунио писал по этому поводу: «Я родился и вырос в эпоху Мэйдзи, и меня безмерно удивляла быстрота, с которой менялась жизнь, странно вообще, что старые обычаи еще не совсем исчезли».
Больше всего потрясло японцев пребразование, связанное с календарем. В девятый день одиннадцатого месяца пятого года эпохи Мэйдзи (1872) император решил ввести европейский календарь вместо лунносолнечного, которым пользовались в Японии испокон веков. Он объявил, что третий день следующего месяца будет 1 января 1873 года. Решение было принято, император удалился в личное святилище, чтобы провести обряд, извещающий о нововведении предков покровительствующую ему богиню Аматэрасу. Он хотел знать, увенчается ли реформа успехом. Таков был обычай: каждый раз, когда император (или любой другой человек) должен принять важное решение, он сообщал об этом коми и предкам. К этому, как правило, прибегали, когда ожидались какие-либо изменения в жизни семьи: рождение, свадьба или смерть.
Это простое событие было принято как должное горожанами, особенно купцами и теми, кто общался с иностранцами, но для крестьян оно явилось настоящей катастрофой. Все устои были перевернуты, традиционные даты не совпадали больше с новым летосчислением. Старая поговорка гласила, что «Луна появилась бы в последний день месяца, когда проститутки были бы верными женами, а курицы несли бы квадратные яйца». И вот пословица оказалась лживой: луна действительно появилась в последний день месяца. Кроме того, с новым календарем теперь не совпадали даты больших праздников, маиури, которые до этого приурочивались к фазам луны, и даты, отмечавшие начало сельскохозяйственных работ. В народе возникло смятение, а в части крестьян и упорное сопротивление: вероятно, из всех реформ переход на другой календарь был хуже всего принят японским обществом. Хотя новый календарь применялся в начальной школе, администрации, прессе и других средствах информации, люди с большим трудом отказывались от прежней традиции летосчисления, и к концу эпохи Мэйдзи более 50 процентов крестьян все еще не желали пользоваться новым календарем в повседневной жизни.
Язык считается самым важным достоянием народа, и было бы странно, если бы он не подвергся никаким изменениям. Каждый день в газетах и книгах появлялись новые слова, изобретаемые журналистами и писателями, желающими казаться «стильными» или перевести концепции и понятия, аналогов которым в японском языке еще не существовало. Самым простым путем было приспособление иностранных слов к японскому языку, пользуясь при этом азбукой катакана. Но ограниченное количество звуков японского языка (пятьдесят начальных) не позволяло точно передать звучание и написание европейских слов. В итоге получался весьма приблизительный перевод: клуб — «курабу», такси — «такуси», butter («масло» — англ.) — «бата» и т. д. Иногда неологизм, возникший на основе иностранного языка, вместо того чтобы заменить уже существующее слово, просто добавлялся к нему для обозначения разновидности предмета. Так, парное коровье молоко по-японски называли «гюню», в то время как кипяченое молоко получило имя «мируку» (от англ. «milk»). Японский язык вобрал в себя огромное количество иностранных слов, которые постепенно совсем японизировались из-за того, что было невозможно адекватно передать их звучание и значение. Для многочисленных инструментов и предметов, являвшихся для Японии новыми, изобретались японские названия, заимствованные из английского или китайского языков. Швейная машина стала «мисин» как искажение слова «машина»; вилка и нож получили имена «фоку» и «найфу»(fork, knife); стакан стали называть «коппу» или «гурасу» (cup, glass); пиво — «биру» (beer); утюг — «айрон» (iron); европейский стол — «тэбуру» (table). Названия одежды также не остались неизменными: женская юбка превратилась в «сукато» (shirt), пуговицы — в «ботан» (button) и т. д. Подобным искажениям подверглись и названия животных: лев, который раньше именовался сиси, стал «райён» (lion), хотя мифический китайский лев продолжал называться сиси. Напротив, некоторые слова, обозначающие реалии западной жизни, получили японские эквиваленты благодаря использованию китайских иероглифов. Это такие слова, как «поезд», «телеграф», «велосипед», «демократия», «фотография», и т. п. Японский лексикон постоянно пополнялся, хотя вместе с тем исчезали слова, обозначавшие устаревшие понятия. Так, «рампу» (лампа) пришло на замену «андон» (светильник из бумаги), «каланда» (календарь) заменило «ржи» (старый японский календарь).
