— Они путают ее с Тамишем. Дело в том, что река Тамиш, возможно, не существовала во времена Аттилы.
— Мистер Танкред, — воскликнул старый ученый, — я начинаю весьма и весьма наслаждаться нашим разговором! Вы думающий ученый. Для вас факты не являются фактами лишь потому, что другие считают их таковыми. Аттила умер пятнадцать столетий назад. Известно, что он пересекал Дунай по льду. Однако в наши дни Дунай никогда не замерзает. Почему?
— Потому что теперь эта река гораздо глубже и стремительнее. За пятнадцать столетий образовалось много новых рек, а старые — высохли. Болота превратились в сухие пространства. Равнины стали болотами. В Средние века Венгрия лежала в гигантском треугольнике, образованном реками Дунай, Сава и Драва, который представлял собой сплошное болото. Сегодня это сушь. Возможно, такой же она была, что более чем вероятно, в дни Аттилы.
Кадар повернулся в кресле-качалке и крикнул в другую комнату:
— Лини, дорогая, ты можешь принести нам кофе?
— Да, дядя, — отозвался голос Гелены Райзингер.
Танкред привстал, когда она вошла в комнату. На ней было льняное платье в шахматную клетку, белый передник. В руках она несла поднос с фарфоровыми чашками и таким же кофейником.
Поставив поднос, Гелена наконец взглянула на Танкреда:
— Вы удивлены, мистер Танкред?
— Я буду удивляться всякий раз при виде вас.
Профессор Кадар так и сиял:
— Я обещал Лини сделать это именно таким образом. Пока она не подаст сигнал…
Щеки Гелены Райзингер стали пунцовыми.
— Дядя! — воскликнула она. — Я не подавала сигнала… и… я не просила тебя обещать что-либо. Пожалуйста, не вгоняй меня в краску.
Сейчас она была такой, какой Танкред никак не ожидал ее увидеть, — европейская домохозяйка. Весьма привлекательная немка… Или венгерка?.. В этот момент Танкред осознал, что любит ее. Он подошел к Гелене и взял ее за руку.
— Привет!
Ее пронзительно-голубые глаза на какой-то миг встретились с его.
— Привет, — отозвалась она. — Вот ваш кофе…
— Я могу и без него обойтись.
— Я сама занималась стряпней. Сразу же после полудня, как только узнала, что вы пожалуете к нам.
— Тогда поем. И кофе выпью тоже.
Гелена внимательно наблюдала за ним, пока Танкред разговаривал с ее дядей, который был венгром и преподавал историю Венгрии в будапештском университете. Когда мужчины покончили с пирогом и кофе, она собрала чашки и тарелки на поднос, вышла из комнаты.
Танкред сказал профессору:
— Когда я впервые встретил вашу племянницу во Франции, Гелена сообщила мне, что она немка.
— Ах, она со всех сторон австриячка! Сестра ее матери тоже вышла замуж за венгра. Меня. — Профессор Кадар вздохнул. — Вот уже двадцать лет, как она скончалась. Лини, извините, Гелена — моя единственная оставшаяся в живых родственница. Австриячка — да, но все же моя единственная и самая дорогая родственница.
Гелена вернулась обратно в комнату, заняла позицию позади дядиного кресла-качалки, поцеловав старика в макушку. Затем, не поднимая глаз, поинтересовалась:
— Вы собираетесь мне помочь, Карл?
— Карл? — воскликнул Танкред. — Мы же договорились на Чарльзе.
— Если так настаиваете, то Чарльз, но, когда я думаю на немецком, вы для меня Карл. Не возражаете?
— Вообще-то нет. Нет, так долго, как вы будете думать обо мне.
— Я думаю о вас, и немало.
— Позже, молодые люди, — запротестовал Кадар. — После того как я удалюсь в постель, можете продолжить ваши шуры-муры…
— Дядя! — воскликнула Гелена.
— Тс-с, тс-с! Мы обсуждали Аттилу.
— И я тоже! — обидевшись, заявила Гелена. — Вы знаете, Чарльз, все что связано… короче, я слышала ваш разговор. Вы сказали, что город Аттилы находился где-то в Таронтале — возле Алмаса. И как далеко от Алмаса?
— Не более чем в двадцати милях. Возможно, всего в десяти.
— Вблизи… вблизи Райзингера?
— Теперь Ресего.
— О… Двенадцать миль за Алмасом. Да, такое может быть. — Он внимательно посмотрел на нее. — Ваше родовое имение?
— Древний райзингеровский марк, — подтвердила она. — Вдоль Тамиша миль двадцать: пятнадцать — за Райзингером, и пять — ниже от Тамиша по Дунаю. Двадцать квадратных миль. Марк Райзингеров, пожалованный графу Райзингеру. Только больше нет графа фон Райзингера…
— Но есть графиня, — нежно поправил профессор.
— Графиня без графства и даже без дома. — Ее глаза сейчас были ясными и смелыми. — Я последняя из Райзингеров. Бедный Отто не числился по линии наследования, но он был Райзингером, а сейчас я единственная, кто остался из всей семьи.
— Ты всегда можешь сделаться Кадар, — предложил ее дядя.
— Никогда! — Гелена поцеловала старика в голову. — Ты снова меня дразнишь. Думаю, это у тебя мания.
— Моя мания — история. Хочу верить, что и у мистера Танкреда тоже.
— Это то, что мне в нем нравится, — объявила Гелена. — Даже прежде чем мы встретились в Париже, я уже знала, что я… — Она умолкла.
— Продолжайте, — попросил Танкред.
— Продолжу, — свирепо заявила Гелена, — если вы позволите мне хоть раз взглянуть на вашу карту.
— Какую карту?
— Карту, которая была в вашей книге в Гамбурге. Ну ту, что я хотела у вас выкрасть… Да вот только опоздала. Вы где-то ее спрятали и притворились, что у вас ее украли.
Танкред покачал головой:
— Она и в самом деле была украдена.
— Я вам не верю.
Гелена обошла вокруг кресла дяди и остановилась перед Танкредом, глядя на него сверху вниз:
— Пожалуйста, позвольте мне взглянуть на нее! — В ее голосе звучала просящая нотка, а глаза блестели от стоящих в них слез. — Мне такого не выдержать… после стольких лет.
— Прошу меня простить, — выдавил из себя Танкред. — Эти манускрипты кто-то украл из книги в Гамбурге. Я думал, что это сделали вы.
— О нет! — Это был вопль души.
— Ваш кузен Отто Райзингер…
— Единственный Райзингер, без которого семья вполне могла бы обойтись, — перебил Танкреда профессор Кадар. — Извини меня, Лини, но ты знаешь мое отношение к нему. Предатель моей страны и своей собственной.
Гелена, по-видимому, даже не слышала слов дяди. Ее глаза были устремлены на лицо Танкреда.
— После всех этих лет, — прошептала она.
Он произнес ничего не говорящим тоном:
— На этих манускриптах кровь.
— Кровь, — выдохнула она. — Это все то, что я постоянно слышу. Кровь… убийство… война… О, как я устала от этого! — Слеза покатилась по ее бледной щеке. — Были времена, когда мне казалось, что я больше не выдержу, и единственное, что меня поддерживало, — это слабая надежда, что в один прекрасный день… — Она повернулась к Танкреду спиной.
