Франсуа Бейль вспомнил серебристый голос, который слышал накануне, и склонился над протянутой графиней рукой без перчатки.
— Прошу прощения, мадам. Вероятно, я невнятно представился вчера. Меня зовут Бейль, — и он повторил по складам.
— Если желаете, можем немедленно сесть за стол, у вас наверняка были трудные дни. Я прислала горничную провести вас через коридор, чтобы вам не пришлось идти по площади к парадной двери. Повсюду шпионы, и ваш визит мог бы меня скомпрометировать. Я боюсь ужасного будущего, страстей, которые вы разбудили, разрушив наш город. Боюсь, как бы они не обернулись против всего, до чего вы имели касательство. Прошу меня простить за качество ужина, но у меня не осталось прислуги. Все разъехались еще в прошлом месяце, с приходом вашей армии. Только старая кухарка осталась, она делает, что может.
Графиня повернулась, приглашая Франсуа в столовую, располагавшуюся в следующей комнате. Увиденное повергло его в оцепенение. Мебель своей утонченностью не уступала парижским особнякам: превосходный черный лакированный французский комод, расписанный японским рисунком; кресла, обитые тканью с сюжетами из басен Лафонтена, на камине — часы позолоченной бронзы с нимфой, опирающейся на циферблат, также не лишенные французского изящества. Стены были украшены полотнами мастеров XVIII века.
Графиня, заметив его удивление, пояснила:
— Мы в доме моего свекра, генерала Калиницкого. Он был очень богатым человеком, унаследовал много земель и несколько тысяч крепостных. Но он также обладал хорошим вкусом. Несколько раз ездил в Париж, еще до вашей революции, покупал там мебель и разные предметы для украшения двух своих домов — в Петербурге и Смоленске. Когда я поселилась здесь, то оставила все, как было.
Она прошла дальше в столовую. Середину комнаты занимал стол с двумя приборами, поставленными друг напротив друга. Вдоль стен стояли шкафы со стеклянными дверцами, уставленные коллекцией фарфора. Стекло одного из шкафов наискось пересекла трещина, появившаяся, вне всякого сомнения, после недавних артиллерийских обстрелов.
Графиня пригласила Бейля садиться. Прислуживала им Мария, по такому случаю надевшая длинный белый фартук. Она поставила перед каждым глубокую тарелку саксонского фарфора, откуда поднимался парок над супом из красной свеклы. Бейль по запаху определил, что она добавила туда водки.
— Могу я спросить о вашей кампании, мсье Бейль? — спросила графиня. — Она была очень тягостной для вас?
— Не только для меня. Нам пришлось совершать длинные переходы. Сначала через Европу, так как мой полк, входящий в императорскую гвардию, располагался в Париже. В России мы обнаружили совсем другую природу. Вначале, когда мы переправлялись через Неман, на нас обрушились ливневые дожди. Затем мы долго шли по равнине, которая ничем не напоминала наши родные провинции. В сражениях я не участвовал — ни во взятии Смоленска, ни в московской битве. Император не хотел бросать в эти битвы свою гвардию, сохраняя ее в резерве.
— Значит, вы из тех солдат, что не сражались! Что касается Смоленска, то я очень рада, штурм этого города был отвратительным. Но зачем вы отправились поджигать Москву, как нам рассказали пробегавшие здесь раньше вас дезертиры?
— Это ложь, мадам, каждое слово — выдумка, пропаганда петербургского двора! Я в числе первых вошел в Москву, вслед за Наполеоном. И там уже пылали пожары, устроенные русскими поджигателями, обычными бандитами, освобожденными из тюрем по приказу губернатора Ростопчина. Он объявил, что предпочтет увидеть Москву в углях, чем в руках французов!
— Это ваша версия, генерал! Возможно, вы удивляетесь, почему я задаю вам такие вопросы. Я жила здесь в кругу военных. Мой свекор, генерал, воевал всю жизнь. Он сражался с турками и татарами на юге России, под командованием князя Потемкина. Служил адъютантом у генерала Суворова, которого считал величайшим из русских стратегов, руководствовавшимся девизом «Только вперед». Он рассказывал нам, как Суворов воодушевлял свои войска. Сам был тщедушным, но каждый день утром на снегу, почти раздетым, выполнял свои упражнения и кульбиты. Он, с его бычьим упрямством, никогда бы не позволил русской армии бежать до самой Москвы. И мой муж тоже был военным. Он поступил на службу, едва закончив школу в Царском Селе, в кавалергарды. Совсем юным участвовал в сражении под Аустерлицем, где имел возможность любоваться силой духа и выправкой Наполеона: он видел, как император перемещался на лошади по полю битвы. Мы познакомились в Петербурге, где мой отец работал в министерстве иностранных дел. А поженились мы здесь, в Смоленске, перед чудотворной иконой в той церкви, куда вы приходили на службу в воскресенье. Наша дочь Ольга родилась два года спустя, и моего мужа назначили в штаб генерала Беннигсена. Его убили пять лет назад, в битве при Фридланде. Французская армия шла к Кёнигсбергу при поддержке своей мощной артиллерии. Беннигсен послал моего мужа к генералу, командовавшему правым крылом русской армии, чтобы приказать ему удерживать позиции любой ценой. И едва мой муж добрался до этого генерала, как был убит ядром, вместе с лошадью. Так мне рассказали его товарищи.
Графиня прервала свой рассказ, в глазах у нее стояли слезы, голос задрожал. Глубоко вздохнув, она продолжила:
— Видите, генерал, ваша армия виновна в смерти моего мужа! Той армией командовал маршал Ней, как я впоследствии узнала. И только утром в день отъезда военного, который квартировал во втором доме незадолго до вас, я обнаружила, что это был тот самый маршал Ней. Он спал, как и вы давеча, в комнате моего мужа! Если бы мне об этом сообщили раньше, я бы выставила его на улицу!
— Вам едва ли удалось бы это сделать, мадам. Мы все-таки на войне.
— Вы, может быть, и на войне. А я еще у себя дома, пока он не разрушен, — пронзительным голосом возразила графиня.
Затем она прислонилась к спинке стула, схватила двумя руками платок, поднесла к лицу и долго сидела, прижав его к глазам.
— Напрасно я так говорила с вами. Вы же мой гость, — промолвила она, положив руки по обе стороны от тарелки.
Мария стояла в дверном проеме, озабоченная, не смея вмешаться в разговор, в котором не понимала ни слова. Она тут же вошла в комнату, неся перед грудью блюдо, где лежал омлет с грибами.
— Это не свежие грибы, а сушеные, — извинилась графиня. — Теперь их невозможно собирать. Хотя соседние леса полны грибов. Как раз перед вторжением я водила Ольгу в лес, учила их распознавать.
В течение всего разговора Франсуа Бейль наблюдал за лицом графини, которое до этого видел только издали. Безусловно, она была изумительно красивой женщиной, того типа славянской красоты, которую называют «лучезарной». Немного овальное лицо, золотые волосы, стянутые в пучок, открывают высокий лоб без единой морщины. Пристальный взгляд сине-зеленых глаз, своим оттенком напоминающих цвет воды в Балтийском море, чуть выступающие скулы. Рот изящный, но не тонкий, решил Франсуа, мысленно старательно подбиравший слова для наилучшего описания. Губы положительно достойны восхищения, особенно верхняя, приподнимающаяся в уголках рта.
