Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
– Ну и черт же проклятый этот майор! Лютый, как змей.
Приближается конец декабря 1987 года и одновременно с ним – момент, когда мой взвод будет демобилизован. Солдаты вернутся к себе домой. Я никогда их больше не увижу. Еще несколько дней – и они тоже уедут. Оставят в моей душе пустоту, потому что я снова допустил ошибку и привязался к ним в этом мире, где у тебя не должно быть никаких чувств и ты должен быть ко всему безразличным. Что скажут они обо мне? Сколько времени будут обо мне помнить после того, как расстанутся со мной? Не знаю. И вскоре меня больше не будут занимать подобные мысли. Я знаю только, что они уедут так же, как путешественники, которые сошли на короткое время на сушу, вновь поднимаются на борт парохода и теряются в открытом океане, а я останусь и дальше на этом острове, чтобы подниматься на леса и спускаться с них, собирать взвод на обед и отводить их в 1-ю Колонию, видеть других людей, падающих с этажей или раздавленных стенами, застреленных из строительных пистолетов со сжатым воздухом, отравившихся метиловым спиртом или попросту умерших во сне и найденных застывшими в кроватях. Останусь, чтобы встречать другие весны и зимы. Пройдут годы и годы, другие солдаты помрут и другие командиры взводов. Может быть, одним из них буду как раз я. Потому что земля «Урануса», как и наш социализм, нуждается в жертвах, и жертвы одна за другой опускаются в земные глубины: котлованы и туннели, которые мы роем, требуют новых трупов, и бетон, заливаемый в основание Дома, требует живой крови.
Часть вторая
Январь 1988 г. Румыния.
Военная трудовая колония «Уранус»
Зима выказывает свой суровый нрав, и в начале года погода приносит нам снег и морозы. Термометры днем показывают минус восемнадцать градусов, а ночью опускаются до минус двадцати семи или тридцати градусов на ветру. По утрам окна в спальнях напрочь замерзают.
Когда мы отправляемся на работу, холод проникает до самых костей, вьюга треплет наши старые шинели и взвивает их полы до пояса. Мы напяливаем на головы меховые шапки, на фронтальном отвороте которых сияет герб нашей республики с ее снопами колосьев, горами, тракторами и еловыми лесами, с пятиконечной звездой, сияющей вверху, в небе, над нефтяными вышками и горами. И чем ярче она сияет, тем тусклее наш мир. Более четверти личного состава рот больны. Пять командиров взводов лежат в больнице с дизентерией и бронхитом. Один умер.
Когда солдаты идут колонной на обед, снег, поднимаемый ветром, ослепляет нас, а когда мы спускаемся с Холма плача, то скользим вниз, как на ледяной горке. Офицеры и младшие офицеры, командиры взводов, спускаются со склона, используя боковые ранты ботинок. Поворачиваются плечом навстречу вьюге, вытягивают одну ногу и упираются внутренним боковым рантом ботинка в замерзший снег, который слегка трещит. Упершись в него, выпрямляются, подносят находящуюся выше ногу к нижней, фиксируют ее внешним боковым рантом ботинка в замерзшем снегу, затем опираются на нее, сгибают и вытягивают другую ногу и передвигают ее ниже, фиксируя ее снова в снегу, – как будто на ногах у них лыжи или коньки. И так мы спускаемся, продалбливая ступени рантами ботинок в склоне покрытого снегом холма.
Иногда солдаты моего нового взвода, из которых еще не все привыкли к здешней жизни, кричат растерянно из строя:
– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!
И тогда я отвечаю им сквозь вой вьюги:
– Я здесь! Я с вами, солдаты! Двигайтесь, не останавливайтесь!
И взвод идет дальше, наши худые тела с грустными выражениями лиц преодолевают вьюгу, как призраки. На обед, который нас ждет, мы будем есть черный хлеб и картофельный суп, будем курить сигареты «Мэрэшешти» и «Карпаць», но мы хозяева этого мира, мы хозяева собственных судеб, мы пролетарии, которые навсегда освободились от рабства и эксплуатации, нам принадлежит будущее, для нас сочинили Потье и Дегейтер Интернационал![26]
В эту зиму ночи нам кажутся длиннее, чем обычно. А когда мы приходим утром на работу и застаем огромные сугробы снега, наметенные метелью перед входом в Дом, солдаты изумляются:
– У-у-ух ты! Ветер не сидел без дела в эту ночь!
А ночь была долгой.
Вверху, на 31-й отметке, этаж пуст, ветер задувает снег в окна, заставленные деревянными щитами, и, подвешенная на длинном проводе к потолку, светит подслеповатая лампочка. На жестоком холоде, который царит вокруг, приказываю взводу «быструю перекличку по родам войск», и солдаты начинают называть свои имена приглушенными голосами.
Они недавно мобилизованы и еще не привыкли к распорядку и жизни на стройке. Руки у них замерзли. Я им показываю, как надо отогревать руки, и приказываю исполнить «разогрев». Они наклоняются вперед, соединяют ладони и затем засовывают руки между бедрами. Потом сжимают ноги и энергично в течение минуты быстро растирают обе ладони. Результат мгновенный, руки сразу становятся горячими.
Распределяю людей по этажам в бригады, где они работают под наблюдением гражданских мастеров и инженеров. Часы работы гражданских отличаются от наших – они заканчивают работу гораздо раньше нас или уходят, когда захотят. Для многих из них работа здесь выгодна и приносит им хорошие деньги. В то время как моя зарплата лейтенанта равняется двум тысячам четыремстам леям (если смогу избежать штрафов или мне не урежут заработок за невыполнение плана), зарплата мастера – восемь тысяч лей. Есть гражданские – слесаря, сварщики или бетонщики, которые ежемесячно зарабатывают по пятнадцать или восемнадцать тысяч лей, и, прежде всего, потому, что у них оплата сдельная. Это сумма фантастическая, если учесть, что «Трабант» стоит двадцать тысяч лей, «Дачия» – семьдесят пять тысяч, а зарплата учителя с трудовым стажем едва достигает трех тысяч. Для них жизнь здесь – настоящий рай. Никто из гражданских не сказал бы никогда, что на «Уранусе» жизнь тяжелая. Лишь немногие солдаты-призывники могут сравниться по зарплате с гражданскими. В подавляющем большинстве солдаты получают нормальные деньги – две-три тысячи лей. У них бывают и надбавки за трудовой стаж. У многих эти надбавки колеблются от шести до пятнадцати процентов от зарплаты. Но адская работа одна и та же – как для офицеров, так и для солдат; и одинаково умирают или остаются калеками на всю жизнь (в результате несчастных случаев) и те, и другие.
Инженеры и мастера, не занимающие ответственных должностей (то есть «маленькие по званию»), в основном порядочны. Но очень скверно ведут себя главные инженеры и архитекторы. Это своего рода сатрапы, которые говорят хамским тоном, пускают в ход ругательства, угрозы и оскорбления. Возможно, это такой метод работы, потому что на всех уровнях труда на объекте или в партийной организации все поступают одинаково.
Площадная брань, угрозы и рукоприкладство в порядке вещей и среди гражданских. Возможно, они научились этому у наших полковников и генералов, чьи фразы вспыхивают, как трассирующие пули ночью, которые оставляют после себя полосы дыма и умирают, захлебываясь в этом дыму и не означая больше ровным счетом ничего. Только они могут ни с того ни с сего грохнуть кулаком по столу или выкрикивать перед строем слова и приказы, которые сверкают, как яркие вспышки, отлетают от стен рикошетом, как пули, и поражают без разбора. Я никогда не смогу понять, почему для укрепления и роста авторитета одних надо обрушивать так много унижений на других.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
