И она ушла. А я осталась.
— Что ж ты не пошла Катю провожать? За ней сегодня родственники из города приехали. Я видела, как они все вместе в машину садились.
Ага, видела… «Я знаешь какие миражи умею насылать!» — вспомнила я.
Осторожно я прижала раковину к уху. В ней шумели морские волны. Наверное, Хвостильда уже подплывала к родному дворцу.
Я обязательно поеду на море.
Про сороку
Около нашего дачного посёлка есть луг. На нём никто никогда не гуляет, потому что он бесполезный. Дачники ведь всё для чего-то используют: в садах фрукты и овощи выращивают, в лесу грибы и ягоды собирают, в озере и речке купаются, на берегу загорают. А луг — он зачем? Он просто так. Раньше на нём коровы паслись, но теперь деревенские жители продали свои дома и уехали в город. А у дачников коров нет.
Никто на лугу не гуляет, а я гуляю. Мне там очень нравится. Цветы растут разные-разные, у каждого свой запах, и эти запахи смешиваются в один — ну просто невозможно прекрасный! А в траве всё время кто-то шуршит, звенит, свиристит, и так интересно посмотреть, кто это. И вот недавно я там гуляла, иду — небо синее-синее, трава зелёная-зелёная, цветы разноцветные, а кругом так просторно, так красиво! Так мне хорошо стало, что захотелось летать. Ну я и полетела. Не высоко, а прямо над цветами, так чтобы лететь и их разглядывать. Вот жёлтый лютик, розовая гвоздика, белый клевер. А эти фиолетовые не знаю, как называются, надо будет спросить у кого-нибудь. Смотрю сверху, как ящерицы на солнце греются, слушаю, как кузнечики сплетничают. И вдруг кто-то как крикнет мне в ухо:
— Ты чего это?!
Я обернулась — рядом со мной сорока летит.
— Чего — чего? — не поняла я.
— Ну чего разлеталась здесь?
— А что, нельзя, что ли?
— Конечно, нельзя!
— Да почему?!
— Ты забыла, что люди летать не умеют?
И, как только она это сказала, я тут же брякнулась на траву. Почти не ушиблась — хорошо, что летела невысоко. Но было ужасно обидно, я чуть не разревелась. И вспомнила, что люди действительно не умеют летать.
Сорока приземлилась рядом:
— Вот то-то. А то ишь — летают тут всякие, кому не положено.
— А зато… а зато… зато сороки не умеют разговаривать, вот!
Сорока попыталась мне что-то возразить, но вместо этого только громко и возмущённо застрекотала. Сказать она больше ничего не могла. Вид у неё был несчастный и обиженный. Я даже пожалела о своих словах. Может быть, и она о своих тоже. Мы грустно посмотрели друг на друга, сорока полетела в одну сторону, а я пошла в другую. Я шла, чуть-чуть прихрамывая, — коленка всё-таки болела — и думала, что теперь у меня есть важная задача: постараться поскорее забыть, что люди не умеют летать.
