— Пойми, птичка: для тебя я — чистейший подарок судьбы. Кто ты такая? Сама не знаешь. Из близких — никого. А я… Ха, мне доверяет сам его сиятельство! Я пользуюсь особым его доверием. А?.. Хе-хе. Пойми, ягодка…
Он придвинулся так близко, что Бартоломеус едва удержался, чтобы не вмазать ему по уху.
Но удержался. Мало того — потупив взор, прощебетал как можно смущеннее:
— Хи-хи… что это вы такое говорите. «Особым расположением»? И граф доверяет вам всякие там ключики — например, от потайной дверки, или от… ах, нет!
— Нет, почему же, от лаборатории тоже. — Вилли Швайн важно скрестил ручищи на груди. — Граф доверяет мне ключи от лаборатории — но только мне и больше никому. Он берет меня с собой, когда спускается вниз. Нужно, чтобы кто-то нес факел, пока граф открывает двери — их шесть штук. И кроме того, мне доверяется разжигать жаровню в лаборатории, мешать там порошки всякие и… Впрочем, об этом я не должен говорить.
— Хотела бы я взглянуть одним глазком, одним только глазком на эту лабо… как?.. лабораторию!
— Забудь об этом! — ответ был настолько твердый, что Бартоломеус опешил.
Следующие четверть часа «Жозефина» слезно умоляла — Вилли качал головой, «Жозефина» умоляла — Вилли упирался…
— Пойми, дурочка, не место тебе там. Сама пожалеешь потом, что напросилась. Из любви к тебе не пущу…
И это настолько разжигало любопытство, что под конец Бартоломеус выпалил:
— Требуйте все, что хотите — только один-единственный разочек взглянуть!
— Помолвка в субботу, венчание в воскресенье, — был ответ Вилли Швайна.
Вздохнув, Бартоломеус погрузился в раздумья.
Выходить замуж? Вот уж никогда об этом не думал. Но чего не сделаешь ради того, чтобы добыть волшебные конфеты, заставить Фауля говорить, раскрыть тайну графа Эдельмута и освободить наконец своего доблестного господина из…
А может быть, он и сидит сейчас там, его доблестный господин, в этой ужасной лаборатории?! Скованный по рукам и ногам?! С заткнутым ртом?!
Отерев холодный пот со лба, Бартоломеус повернулся к Вилли.
* * *
— …Дикая мысль! — рычал Вилли Швайн, подгребая к высоким стенам замка. — Дикая мысль! — повторял он, рывком затаскивая лодку на берег.
И уже пробираясь сквозь колючие заросли к потайной дверке, с горечью затряс щетинистой шевелюрой:
— Хочет стать монашкой… Бредни какие. Да знаешь ли ты… Да знаешь ли ты…
— Я с детства мечтала, — смиренно оправдывалась Жозефина, продираясь сквозь заросли следом, — я с детства мечтала стать невестой Христа… Я всегда чувствовала в себе, как бы это вам сказать… — Закатив глаза, девушка мечтательно взглянула в звездное небо.
— Не говори мне эту чушь больше! Слышать ее не желаю! — Прислонившись к поросшей мхом крепостной стене, Вилли сполз на землю. Он выглядел таким подавленным, таким несчастным…
Что у Жозефины сжалось сердце. И был момент, когда она едва не… едва не… Но вовремя спохватилась.
— Ну, что вы. — Протянув руку, Жозефина жалостливо погладила густую копну волос несчастного. — Ну что вы, я вас никак не хотела обидеть. Просто я только-только вспомнила, куда я шла, прежде чем упала в берлогу медведя. Представьте, я направлялась в монастырь Святых Голубиц, чтобы принять постриг!
Волосы у камердинера были жесткие, что твоя щетка. Волосы…
— Святых Голубиц… — потерянно повторял Вилли Швайн. — Принять постриг…
Волосы?! У Жозефины заблестели глаза.
— Забудем все. Вы мне до ужаса симпатичны. И — знаете что? — в знак моей к вам любви (сестринской) подарите мне прядь ваших волос. Я заверну их в платочек, подаренный мне моей матушкой…
— Прядь?.. — непонимающе взглянул Вилли Швайн. — Прядь?..
Вскочив, он: запустил ручищи в свою густую шевелюру.
— Но почему только прядь? — На лице камердинера отразилось крайнее возмущение, а голос дрогнул от обиды. — Почему только прядь? Да забери все мои волосы! Все! Все!
С этими словами он принялся скакать, с остервенением выдирая из волос клок за клоком, клок за…
— Ах, что вы, что вы! — бегала вокруг Жозефина, подбирая летящие клочья. — Премного благодарствую, но там много мне не надо. Право слово… Если уж на то пошло… То и одного волоса мне бы вполне хватило.
* * *
Придя в свою каморку, где в углу уже давно храпели кухарка с поваренком, Бартоломеус опустился на свою циновку. И сцепив в волнении руки, с бьющимся сердцем просидел так с некоторое время.
После, решив, что времени прошло достаточно, и Вилли Швайн уже успел лечь спать, снова вскочил.
И с лихорадочной поспешностью скатившись по черной лесенке, выбежал во двор.
Там, позади конюшен, у стены густо разросся чертополох. Пробравшись к самой стене, он вытащил из платочка прядь волос Вилли. Воткнул ее в землю, присыпал сверху…
Все!
Но не совсем. Бартоломеус опустился на колени, наклонился к самой земле и… вдруг разрыдался.
Он рыдал горько-горько. Временами судорожно всхлипывая и встряхивая головой.
А наплакавшись вволю, вытер слезы, устало вздохнул и тихонько рассмеялся.
Что теперь?
Ага! Вскочив с места, помчался на кухню.
В очаге лежала еще теплая зола. Набрав горсти две в передник, он отнес их за конюшню и посыпал орошенную слезами землю. Зола — вещь хорошая. Так будет лучше расти.
Ну что ж, все готово. С любовью поглядев на дело своих рук, Бартоломеус улыбнулся. Если старательно поливать слезами землю каждый день, то уже через три дня из волос графского камергера вырастет его голова.
Через три дня! И тогда…
Глава 3
Про вещий сон, нового сокола и голову Вилли Швайна
Бартоломеусу снился сон. Голова Вилли Швайна готова: маленькие глазки, почти нет лба, волосы ершиком — один в один. Аккуратно срезав голову со стебля, он надевает ее и смело направляется в графские покои.
Вот он, ключ от лаборатории, граф ему доверяет.
«Иди, Вилли, вытри пыль со стола в лаборатории. Да приберись там хорошенько. Разожги жаровню, смешай порошки…»
«Не беспокойтесь, ваше сиятельство!»
Он подходит к двери лаборатории, вставляет ключ в замок… Но — о, ужас! — дверь не открывается! Он поворачивает ключ и так, и этак.
Ничего. Замок ухмыляется зияющим отверстием.
Вдруг со спины появляется граф Шлавино, берет его за плечи. Бартоломеуса бросает в пот.
Граф усмехается, протягивает руку, вынимает из дрожащих рук «Вилли» ключи:
«А ведь я знаю, зачем тебе нужно в подземелье. Не для того ведь, чтобы разжечь жаровню? И не для того, чтобы смешать порошки?»
