Башня на наводке. Залп!
Глухо доносится в погреб громовой раскат. Непряхин со своими гавриками работают споро. Плывут один за другим, движимые электричеством, снаряды. Башня вздрагивает от залпов.
Около часа работали почти без перерывов. Слышали сквозь рокот моторов глухие удары — это рвались где-то в огромном теле линкора ответные снаряды. Понимали: серьезный идет бой, но что там делается наверху, конечно, не знали. Погреб — пространство ограниченное, отсюда ничего не увидишь. Тут — начало артогня. Можно, находясь тут, лишь представить себе, как вымахивают на Южном берегу мощные столбы разрывов.
Но в боевой рубке на планшете управляющего огнем видно все — место линкора в Морском канале, и торговый порт, и побережье у Стрельны — Урицка, по которому ведется огонь. Это самое жаркое место, отсюда — главная сейчас угроза Ленинграду…
А еще виднее — с корректировочного поста на Южном берегу. В окулярах стереотрубы, выдвинутой из замаскированного хвойными ветками укрытия, корректировщик — старший лейтенант из артиллерийской боевой части «Марата» — видит танки… танки, выползающие из лесочка… Минуту спустя радиорубка доложила на главный командный пункт линкора: «Корректировочный пост передает: огонь по Приморскому шоссе, ориентир — завод пишущих машинок. Скопление танков!»
Карандаш управляющего огнем отмечает на планшете новые координаты. Новое целеуказание дается во все четыре башни…
— Подать боезапас!
И снова уплывают вверх загруженные зарядники.
— Какое сегодня число? — спрашивает Погожев, отправив на платформу очередной снаряд. — Шестнадцатое?
Никто ему не отвечает. Ну да, шестнадцатое, день без конца, четвертый десяток снарядов (это Непряхин про себя считает), а если все четыре башни взять, то уже за сотню перевалило… В один-то день… Что же там делается, на Южном берегу?..
— Почти сутки не куримши, — вздыхает Погожев.
— Отставить травлю! — морщится Непряхин. Сама мысль о курении нестерпима для командира снарядного погреба.
Глухой гром очередного залпа.
— Подавать боезапас беспрерывно!
Текут лотки со снарядами. Взвывают моторы. Уходят наверх и возвращаются пустыми зарядники. Сорок два (отсчитывает Непряхин).
Вдруг — из динамика вырывается громкий взволнованный голос:
— Маратовцы! Говорит военком корабля. Ленинград в опасности! Мы накрыли огнем танковую колонну противника в Стрельне! Мы должны ее разгромить…
Залп!.. Залп!..
Вот теперь понятно… Спасибо комиссару… Стрельна! Это же надо — Стрельна…
Не видит Непряхин из артпогреба огненный смерч, охвативший Приморское шоссе близ завода «Пишмаш». Не видит, как вздыбливается земля, как мощная сила взрывов рвет на куски и расшвыривает немецкие танки.
— Красиво горят танки! — опять голос комиссара. — Молодцы, комендоры! А ну, дайте ураганного огоньку!
От ураганного огня сотрясается корпус линкора.
— Старшина, — кричит Погожев между делом, — вы с Ленинграда, да? Сколько километров от Стрельны до Питера?
— Двадцать минут на электричке, — отрывисто бросает Непряхин. — Эй, на кокоре! Живее, Долинин, накатывай!
Пятьдесят семь (считает он). Снаряды счет любят…
Тут новые звуки доносятся в погреб.
— Слышь, старшина? — насторожился Коротков. — Зенитки заработали.
Можно себе представить, как взъярилось немецкое командование, видя, что гибнет ударная танковая колонна. На линкор «Марат» брошена авиация. Рвутся «юнкерсы» сквозь заградительный огонь корабельных зениток…
Обвальный грохот попадания. В погребе гаснет свет.
— Стоять по местам! — гаркнул в темноту Непряхин. — Включаю аварийное…
Вспыхивает тусклый свет от аккумулятора, предусмотренного для таких вот случаев. Непряхин обводит быстрым взглядом встревоженные лица гавриков:
— Все живы? Продолжать подачу…
— Кокор не идет в электрическую, — хрипит подкатчик Долинин.
— Зарядник не идет, — докладывает Коротков.
А из динамика — голос командира башни:
— Как в погребе?
— Механизмы не идут в электрическую! — кричит Непряхин в переговорную трубу.
— Перейти на ручную подачу!
— Есть перейти на ручную…
Яростно стучат наверху зенитки. А тут, в погребе, непряхинские гаврики, обливаясь потом, гонят вручную тяжелые механизмы подачи. Опустили кокор, закатили снаряд. А снарядик — будь здоров, четыреста семьдесят один килограмм «живого веса»… Прорвался снова в трансляцию голос комиссара:
— Маратовцы! Не пропустим фашистов в Ленинград! Стреляйте! Стреляйте!
Непряхин бешено крутит рукоятку платформы.
— С ходу в Питер захотел? — бормочет сквозь стиснутые зубы. — Н-на, получай!..
Можно сказать, на руках подали боезапас на верхнюю схему.
Залп! В клубах огня и черного дыма взлетают на воздух танки на Приморском шоссе.
— Я т-те покажу Стрельну… сволочь… — выдыхает Непряхин, перегружая вдвоем с Погожевым очередной снаряд. Они сбросили робы и тельники. Вздулись мускулы на руках. Лица заливает горячий пот.
Грохот взрыва — вторая бомба попала в линкор. Башня содрогнулась. Непряхина отбросило взрывной волной. В погребе гарь, дым. Поднимаясь, Непряхин видит: с раструба вентиляции сорвалась крышка, и оттуда сыплются искры… острые язычки огня… Тут раздумывать некогда, тут кидайся! Непряхин спиной закрывает вентиляционный раструб, одновременно пытаясь, занеся руки назад, нащупать крышку. Коротков подоспел, вдвоем они ставят крышку на место.
— Непряхин! — голос командира башни. — Что у вас?
Непряхин шагнул к переговорной трубе, отвечает, бурно дыша:
— Где-то пожар… Из вентиляции искры…
— Аварийная команда тушит пожар. Вентиляцию задраить! Продолжать подачу боезапаса!
А снаряды перекосились на стеллажах, тут и там стали «на попа́» — прокладки, как видно, повылетали. Непряхин, схватив ломик, отковыривает снаряд. Кричит — нет, рычит:
— Под второй ряд опускай кокор!
Долинин что было сил крутит рукоятку, подает кокор. Пошел снаряд по лоткам…
— Я т-те покажу Ленинград… — орудует Непряхин ломом. Ползут вверх зарядники, движимые руками со вздувшимися в нечеловеческом усилии мышцами.
Залп…
Израненный «Марат», отбиваясь от «юнкерсов» и продолжая бить по Приморскому шоссе, снимается с якоря.
А в Стрельне, близ завода «Пишмаш», низко стелется огромное черное облако. Пламя долизывает уродливые сплетения металла. Уцелевшие танки уползают в лес.
И вот наконец:
