– Пациентку твою целый час ублажал. От водных процедур категорически отказалась. Видно – месячные. Очень, я тебе скажу, достойная барышня, хоть и не юна.
И он поцокал языком.
– Певица, что ли?
– Да не певица, и даже не балерина, а простая редакторша. Но какой розанчик! Ей-богу!
– Лагутина?!
– Она самая.
– Да ладно!
– А что тебя так удивляет?
– Она ж мышь серая…
Филин скорбно вздохнул.
– Ну куда нам с экспертами тягаться… С твоим-то успехом у дедушки…
В Мане Лагутиной действительно что-то изменилось, он даже сразу не сообразил, что именно, а потом понял, что дело во взгляде. Исчезла привычная затравленность. Они прошли в кабинет, он снял пиджак и повесил на спинку стула.
– Здравствуйте, Маня. Мне стыдно, но я готов искупить свою вину. Вот не знаю, как…
Она улыбнулась, и улыбка тоже была другой, так что он даже задержался на ней взглядом. Сказал:
– Вы сегодня хорошо выглядите.
– Да, вы тоже неплохо…
Она внимательно разглядывала что-то у него на груди. Он скосил глаза. На рубашке, в районе сердца, красной помадой была нарисована бабочка. Изображение было корявым, но вполне узнаваемым. Он испуганно глянул на Маню.
– Кошмар…
– Кошмар.
И они оба расхохотались. Маня спросила:
– Вы любите бабочек?
– Вообще-то да…
– Никогда бы не подумала…
– Это почему же?
– Ну… бабочек любят люди сентиментальные…
– А может, я сентиментальный?
– Вы-то?
Она посмотрела на него с сомнением.
– Вряд ли.
Градов поднялся, снял со спинки стула пиджак, надел его и застегнул на все пуговицы. Потом снова сел.
– Так о чем мы говорили?
– О вашей сентиментальности.
– Точно. Так вы мне объясните, почему я не могу быть сентиментальным.
– Только если вы мне расскажете про бабочек.
– Договорились. Только сначала вы.
Они опять рассмеялись одновременно, а потом Маня посерьезнела.
– Вы ведь раньше были другим врачом?
Градов напрягся.
– Ну, был…
– А каким?
– Простым терапевтом.
– Ну конечно!.. Терапевты у нас простые. И денег, наверное, мало получают?
– Да уж немного.
– Не то что сейчас…
Она посмотрела на него выжидающе, но он промолчал.
– Ведь зачем-то вы сменили работу?
– Зачем-то сменил.
– Не хотите говорить?
– Просто это долгая история…
Помолчали.
– Мне тут массаж делал один остеопат. От мигрени. Он тоже раньше врачом был, анестезиологом. А теперь пошел бабки заколачивать…
Градов улыбнулся.
– И что, он вам не понравился?
– Очень неприятный тип…
– И вы меня с ним сравниваете?
Маня смутилась.
– Нет, не в этом плане…
– Ну почему же не в этом? Очень даже в этом. Вы хотите сказать, что если два человека совершают похожие поступки, то они похожи. Так?
Маня задумалась.
– Но ведь они оба отказались от профессии. Разве это хорошо?
– Это очень плохо. Но ведь у них могут быть разные мотивы?
– А, ну понятно! Остеопат за рублем погнался, а вы, наверное, голодали…
– Не голодал, каюсь. Но не рубль был стимулом. Так бывает, требовались перемены… Ну, хорошо, я по-другому скажу. Допустим, мы оба погнались за рублем. Допустим! И может даже, мы оба люди паршивые. Но это не значит, что похожие. Может быть, мы совершенно разные.
Маня подняла на него глаза.
– А вы, правда, разные… Я это сразу заметила. С остеопатом там все ясно. А с вами… Просто я понять не могу, как такой человек, как вы… Ну, вы другой человек…
Градов засмеялся. Ее слова вызвали какую-то щемящую жалость и желание защитить неизвестно от чего, видимо, от жизни, в которую она слабо вписывалась.
– Я вам искренне благодарен за такую высокую оценку, но, по-моему, у вас в голове путаница. Ну, сами подумайте! Вот я, скажем, послал все к такой-то матери, и что же, я теперь стал другим человеком? Был хорошим, а стал плохим?
– Конечно!
– Да ну нет же! Человеческая личность закладывается в детстве. Если не с рождения… А потом он просто прически меняет, ну и макияж. Иногда пластику делает. Но сущность не меняется.
– Вы так думаете?
– Да, я так думаю.
– А мне кажется, вы ошибаетесь…
– Хорошо. Объясните, в чем?
– Я попробую… Иногда бывает, что человек, по независящим от него причинам, выпадает из привычной среды. Вы согласны?
Градов кивнул.
– Ну, вот… И эта среда его закручивает в такую воронку… Так что он забывает всех и вся. Забывает все, что раньше любил. Короче, сам себя забывает… Как будто на человека порчу навели…
Градов еле заметно поморщился, но заставил себя промолчать.
– Вы понимаете, о чем я говорю?
– Это вы мужа своего имеете в виду?
Она вздрогнула и покраснела.
– Вы говорили, что вам не нравится, что он сменил работу.
– Да ему самому не нравится…
– Эээ, минуточку. Об этом мы потом поговорим. Мы сейчас говорим о вас. Так не нравится?
– А что там может нравиться?
– Вы знаете, тут я с вами соглашусь. У меня тоже сложилось впечатление, что вашему мужу не следует заниматься бизнесом. Но исключительно потому, что этот бизнес не приносит достаточный доход, а нервотрепку приносит.
– Да не нужен мне никакой доход! Я готова с хлеба на квас перебиваться, только бы все вернуть!
– Что вернуть?
Видно было, что Маня очень нервничает, и Градова подмывало предложить ей что-нибудь выпить, но он боялся сбить ее с мысли.
– Попробуйте сформулировать, что конкретно вы хотите от мужа?
– Чтобы он стал прежним.
– А вы уверены, что он был другим? Может, это вы изменились?
Ему на секунду показалось, что эта мысль ее напугала и она уже об этом думала раньше, но что-то здесь было не то, что-то не сходилось. Впервые за время работы в новом качестве он почувствовал знакомый азарт. Когда-то давно в его отделении лежала больная, Святкина, женщина средних лет с хорошим анамнезом. Поступила она с подозрением на пневмонию, но диагноз не подтвердился. А чувствовала себя плохо: слабость, головокружение, потливость. Симптомы обычные, но беспричинные. К тому же слабость усиливалась с каждым днем. Главное, все анализы были хорошие и снимок легких чистый. Он даже тогда пошел на конфликт с начальством и выбил ей томографию всего тела, хотя заведующий поносил его по-всякому и кричал, что он разбазаривает государственные деньги, в то время как это типичная психосоматика. Тетка в депрессии, наверняка дома не все в порядке, вот и находит у себя все болезни. Самое ужасное, что томография ничего не показала. Градов чувствовал себя кругом виноватым, и перед Святкиной, и перед начальством. Тогда было его дежурство, довольно спокойное. Вечером он пошел в палату к Святкиной. Был одиннадцатый час. Она не спала, лежала с включенным ночником и открытой книжкой на одеяле. Но не читала. Он присел на кровать. О чем-то говорили, кажется о ее сыне, которому поступать в этом году. Она вроде оживилась, присела на кровати, жестикулировала, и в какой-то момент, когда она повернула к нему лицо, ему показалось, что она немного косит. Попросил ее повертеть головой, но уверенности не было. Утром первым делом побежал в неврологию, к знакомому рентгенологу. Они учились вместе, но тот был на курс старше. Потом каким-то невероятным образом уломал того сделать томограмму мозга без разрешения начальства. Он был в ударе, и у него все получалось. Томограмма показала опухоль лобной доли, как потом выяснилось злокачественную. Святкину перевели потом в другую клинику, и Градов потерял ее из вида. Но в те дни он был парадоксально счастлив. Как в детстве, когда удавалось точным движением сачка срезать с поваленного ствола долгожданную бабочку, за которой гонялся все лето, или в мгновенном прыжке поднять безнадежный мяч на волейболке. Заведующий тогда вызвал в свой кабинет, хвалил, недоумевал, как Градову такое в голову пришло. Градов произнес, скромно опустив глаза:
