— Значит, вы получили работу, — продолжил он. — Поздравляю.
Мне хотелось поплакать у него на плече.
— Спасибо. Теперь я очень хорошо понимаю смысл фразы: «Будь осторожна с желаниями».
— Это всего лишь синдром новой работы. Пройдет, когда вы получите первый чек.
Чек! Как-то совсем об этом забыла, хотя именно ради чека я сюда и нанялась. И теперь получение чека вдруг стало ассоциироваться у меня со светом в конце тоннеля. Или морковки перед ослом. За все страдания в конце концов заплатят. От одной этой мысли спина выпрямилась, плечи расправились.
На первом этаже Красавчик подержал дверь, дожидаясь, пока я выйду из здания первой (как и положено галантному кавалеру).
— До свидания, — попрощался он со мной.
— До свидания, — ответила я и зашагала к станции подземки куда более приободренная, чем в тот момент, когда входила в кабину лифта. Да, красавчик мне требовался двадцать четыре часа в сутки. Красавчик карманного формата[37].
С другой стороны, не помешал бы и полноразмерный красавчик.
Поезд долго не приходил, потом умудрился остановиться в тоннеле, поэтому к себе на третий этаж я поднималась чуть ли не в семь часов. Дверь открылась, из квартиры выскочил Максуэлл со скоростью циркача, которым только что выстрелили из пушки. Он вибрировал от распиравшей его энергии и оглушительно залаял. Наконец, видя, что его энтузиазма недостаточно для того, чтобы я ускорилась, уселся на верхней ступеньке и, виляя хвостом, стал наблюдать, как я преодолеваю последний пролет. Глядя на эти обожающие глаза и смешные, с висящими кончиками ушки, я не могла не улыбнуться.
Флейшман ждал, привалившись к дверному косяку.
— Как прошел день?
Ответить было непросто, потому что я не знала, хватит ли у меня синонимов к слову «плохо», чтобы охватить все свершившиеся за день события. Я переступила порог со щенком на руках и опустила его на пол. В квартире теперь пахло собакой.
— Где Уэнди?
— Как это «где»? Заточена в гулаге Нью-Йоркского университета.
Я плюхнулась на диван — прямо на Макса. И как только он успел так быстро туда запрыгнуть? Вероятно, тренировался, не тратил время попусту. Я позволила ему забраться мне на грудь и лизнуть в подбородок. Слишком устала, чтобы сопротивляться.
— Ты в порядке?
Я разлепила один глаз. Флейшман наклонился надо мной, на лице его отражалась тревога — совсем как у прохожего, который остановился на улице рядом с застывшим на лавочке бомжом, пытаясь понять, жив тот или умер.
— Отлично.
— Я рад. Как насчет обеда?
Я покачала головой.
— Перестань, Ребекка. Ты должна есть.
— Не должна. Еда это только затягивает.
— Что «это»?
— Мою жизнь.
— Ты же не села на диету? — обеспокоился Флейшман.
— Я слишком устала, чтобы есть.
— Лучшее средство от усталости — прогулка.
Мне пришлось собрать последние силы, чтобы поднять голову и гневно глянуть на этого маньяка.
Он нетерпеливо улыбался. Как и щенок.
— Максуэлл и я целый день просидели дома. Нам просто необходимо подышать свежим воздухом!
Значит, он опять прогулял работу, а теперь хотел, чтобы я выгуляла собаку?
— И я хочу, чтобы ты рассказала мне о своем дне.
Я позволила себя убедить. Особенно после упоминания слова «мороженое». Переоделась в кроссовки и велосипедки, и мы вышли за дверь: мой сосед по квартире, моя собака и я. Впервые мы вместе повели в парк маленького Макса.
Уэнди была права. Совместное владение собакой сближает. Но что в этом плохого? Я знала, сколь опасны подобные мысли (позволить себе воспарить на крыльях надежды), но нам с Флейшманом было что вспомнить. Поэтому иногда я, скажем так, испытывала к нему нежные чувства… и разве это ужасно?
Когда я видела, как Уэнди или одна из моих сестер покачивает головой, выражая неудовольствие по поводу наших отношений с Флейшманом, мне хотелось кричать. Двадцать первый век на дворе или нет? В их головах (особенно это касалось моих родственников) не укладывалась вся сложность нынешних взаимоотношений между полами. Но безусловно, мы с Флейшманом уверенно продвигались к той точке на шкале этих взаимоотношений, где мужчина и женщина могли быть друзьями.
Такая позиция, однако, не мешала мне иной раз пожалеть себя и, где-то, Салли Ли, даже всплакнуть из-за того, что Флейш меня не любил. Я же, в конце концов, не каменная. Даже одной мысли о фильме «Когда Гарри встретил Салли»[38], который большинство женщин считают самым добрым фильмом прошлого столетия, хватало для того, чтобы на неделю выбить меня из колеи. Я знала, нутром чувствовала, что у нас не будет большого нью-йоркского хеппи-энда.
Видите? Я не полностью оторвалась от земли.
Просто встреча с Флейшманом для меня все изменила.
Ладно, ладно, все изменил вес — минус сорок пять фунтов. Но Флейшман был первым, кто увидел меня такой, какой я и хотела представать перед мужчинами… другими словами, не толстой неуклюжей простушкой. Может, все дело во мне — клюнула на первого же, кто обратил на меня внимание, — но, так или иначе, первый год в колледже мы прожили душа в душу.
Соответственно на следующий год, когда мы разбежались, все пошло наперекосяк. Но я хотела справиться с возникшими трудностями. Хотела не терять головы. Нельзя провести первые восемнадцать лет жизни в изгоях общества, не выработав средств самозащиты. Просто друзья? Ладно, пусть будет так.
Но, по правде говоря, если я пыталась представить себе, что просыпаюсь субботним утром, а его нет рядом, у меня начинало щемить сердце.
— Так что случилось на работе? — спросил он.
Я ответила, что это не интересно. Он настаивал на обратном. Я уклонялась от ответа. Он не отставал. Мы остановились, чтобы купить мороженое.
А потом пошло-поехало. Я рассказала ему о Лу-Энн, обложке с педофилом, предательстве Касси, необходимости обзвонить всех авторов, которым меня представили круглой идиоткой, Джейнис Уанч и удлиняющемся списке моих долгов. Рассказала и почувствовала безмерное облегчение.
Пока я жаловалась, Флейшман сидел напротив меня за металлическим столиком, практически не притрагиваясь к ванильному мороженому. Откровенно говоря, я рассчитывала на меньшее: меня вполне устроили бы несколько сочувственных кивков.
