Именно поэтому многие семейные пары боятся открыто обсуждать проблемы. Оживленные разговоры периода ухаживания сменяются молчанием. На то есть свои причины. Жених и невеста обычно стараются угодить друг другу. Юноши больше говорят, а девушки лучше слушают. Молодые люди жаждут произвести впечатление, а барышни готовы польстить их самолюбию. Оба следуют тактике обольщения, неискренней, но приятной. Их усилия вознаграждаются. Но вот победа одержана и наступило время наслаждаться завоеванным: тут тактика взаимного вознаграждения и начинает давать сбои. В период ухаживания жених и невеста стремятся не к душевному комфорту, а к сильным чувствам. Потом все меняется. Они уже не так старательно следят за своей внешностью и не так тщательно готовятся к беседе. На смену красноречию приходит рациональная немногословность. Сухой, почти административный стиль общения, обмен репликами на рутинные темы.
Впрочем, мы отвлеклись. На самом деле меня больше интересует другая ситуация — когда один из партнеров (а иногда и оба) просто боится говорить. За годы общения между ними возникают своего рода минные поля, на которые лучше не ступать. Появляются запретные или просто опасные темы. Например, деньги, работа, бывшая подружка, отношения с детьми или родителями, беспорядок в доме. Я уже не говорю о скелетах в шкафу, это дело понятное, но не могу не вспомнить загадочные слова Кьеркегора, утонченного знатока человеческой природы: „Кому есть что скрывать, пусть не женится“. Он и не женился, хотя собирался.
Некоторые дети тоже боятся говорить, и иногда этот страх принимает такие острые формы, что становится серьезной проблемой. Существует даже так называемый избирательный мутизм, когда ребенок отказывается разговаривать в некоторых местах или в присутствии тех или иных лиц. Порой немота — всего лишь способ привлечь к себе внимание, однако чаще всего она возникает, если слова, сказанные в определенных обстоятельствах, привели к неприятным последствиям. Один из моих корреспондентов поведал печальную историю своего отца, который обычно отличался крайней замкнутостью, вернувшись с работы, сразу запирался в кабинете, не общался с детьми, требовал тишины. Но потом тяжелая болезнь изменила его характер. Он страдал от страха и одиночества, потянулся к родным, захотел наладить отношения, которые на самом деле никогда не существовали. Мой корреспондент признавал, что жалел отца и хотел бы облегчить его состояние, но всякий раз, пытаясь заговорить, не находил слов. „Это как в школе на экзамене: стоишь у доски, а в голове пусто. Я даже стал заранее готовить шпаргалки с темами для беседы“. Но все напрасно. Воспоминания о тягостных сценах безнадежно застопорили механизм речевых высказываний.
Происхождение подобного страха нетрудно объяснить: это выученная реакция. Память о перенесенном когда-то страдании автоматически окрашивает в мрачные тона любую аналогичную ситуацию, законы возникновения эмоций неподвластны доводам рассудка.
4. Страх перед конфликтами
Легко объяснимый страх перед скандалами распространяется на ссоры вообще и более того — на любой разлад в отношениях. На этот раз я не стану прибегать к своему архиву, а воспользуюсь примером одного коллеги, Алана Браконье.
Тридцатилетняя женщина по имени Сильвия рассказывает о своем муже и, не минуты не сомневаясь, называет диагноз: „Он страдает тревожным расстройством. Постоянно находится в напряжении. Спрашивает, не пригорят ли помидоры, таким тоном, словно сообщает о пожаре в доме. Любое происшествие в его глазах выглядит катастрофой, которая требует общей мобилизации всех наших душевных сил“.
Данный случай нетрудно объяснить. Родители мужчины развелись, когда ему было пять лет. Единственное, что он прочно запомнил о том времени, — это чувство непреходящего страха перед любой конфликтной ситуацией. Даже теперь, в тридцатилетнем возрасте, в ушах у него звучат ссоры между отцом и матерью из-за денег. И еще одна сцена: он, шестилетний мальчик, выходит за руку с мамой из магазина и видит у дверей подкидыша в колясочке. „Мы не можем взять его, — говорит мать. — Это нам не по силам. У нас нет средств!“ Тогда мальчик подумал, что если бы у родителей вдруг кончились деньги, его бы тоже бросили.
Как мы видим, мужу Сильвии, человеку по натуре тревожному, размолвки между отцом и матерью привили страх перед всеми трудностями вообще. Исследуя ипохондрические расстройства, М. Стреттон, П. Саловей и Д. Майер обнаружили одну общую тенденцию в восприятии и переживании проблем, возможно присущую многим беспокойным людям. Они предпочитают устраняться от проблемы, прятать голову в песок, делают вид, что ничего не знают, — лишь бы не бороться. Такие из страха перед правдой скорее умрут, чем пойдут к врачу. Окружающие считают их просто ленивыми, и иногда это действительно так, но чаще речь идет о боязни предпринимать любые шаги, нарушающие спасительную рутину. Немецкий психолог Юлиус Куль называет их пассивными личностями. Опираясь на его исследования, я пришел к выводу, что существует связь между стремлением все откладывать на потом и страхом перед активными действиями. Подобная боязнь носит избирательный характер и распространяется не на все дела, а лишь на те, которые требуют особых усилий. У меня в архиве хранится несколько описаний таких случаев. Например, одному молодому человеку стоит большого труда прервать начатое дело. Если он ведет машину, то никак не может заставить себя заехать на заправку. Если работает, то необходимость сложить бумаги и убрать книги превращается в непосильную задачу. Для выполнения этих простых действий ему нужно выделить их в отдельную графу: завтра встану и уберу. Вот доеду до дома, тогда и заправлюсь. Но иногда осуществлению планов что-то мешает, и в результате беспорядок на столе растет, а бензин кончается в самый неподходящий момент. Это вызвано не страхом перед волевым усилием, а скорее неспособностью переключаться с одного дела на другое, с отсутствием гибкости, с излишней инертностью.
А вот другой случай. Женщина не может делать вообще ничего, поскольку любое действие вызывает у нее чувство тревоги. Самое страшное — это принять решение, пусть даже самое незначительное. В свое время она была прекрасной секретаршей, но потом получила повышение по службе и возглавила отдел. Энергия, с которой моя корреспондентка выполняла чужие распоряжения, точно испарилась, когда ей пришлось решать самостоятельно. Видимо, она принадлежит к числу людей, боящихся независимых действий. Как правило, такие индивиды легко подвержены стрессу и не умеют с ним справляться. Обостренный страх такого рода имеет двойственную природу: с одной стороны, это боязнь всего нового, а с другой — неуверенность в момент принятия решения.
Страх перед новизной продиктован прежде всего нашей привычкой цепляться за успокоительную рутину. Это страх перемен, ужас перед неизвестностью. Такие эмоции широко распространены в животном мире, хотя отчасти компенсируются любопытством, то есть интересом к неизведанному. Желание бежать и искушение подойти поближе борются друг с другом, и никогда не знаешь, что одержит верх. Нерешительность хорошо знакома всем живым существам. Однако, возвращаясь к человеку разумному, следует напомнить, что Фрейд связывал пугающее с незнакомым: „Немецкое слово unheimlich, то есть „ужасный“, „роковой“, без сомнения, является антонимом к прилагательному heimlich, „родной“, „знакомый“, „домашний“.
