Депутаты тотчас принялись отрабатывать эту тактику, распугав остальных обитателей фешенебельного отеля постоянными криками «Хайль Гитлер!» на лестницах, щелканьем каблуков и засильем коричневою цвета.
Фрау Марта Хаусхофер была на редкость заботливой и гостеприимной хозяйкой. Всего за три дня она сумела научить Ангелику таким замечательным вещам, которые той до сих пор были абсолютно не ведомы; например, как составить букет к случаю или за семь минут приготовить изумительные пирожные, а заодно и коктейль, то есть поразить дорогого сердцу мужчину, выйдя от него на минутку, якобы поправить прическу.
Богатая дама, имеющая расторопную прислугу, фрау Марта многие вещи любила делать сама, говоря, что ее муж всегда чувствует кто стелил сегодня постель или заваривал чай. Присутствие любящих рук должно ощущаться постоянно; весь дом должен быть пронизан «заботой любящего сердца», с улыбкою объясняла она Ангелике.
Еще со времени поездки с Эльзой в Австрию Гели почувствовала, как меняется. Она даже в зеркале порой не вполне узнавала себя — черты лица определились; голову точно сняли и поставили заново, но намного изящнее. Внутри у нее все улеглось и очистилось; она начинала понимать себя, точно смотрела внутренними глазами, и вечный, изнурительный стыд улегся на самое дно и свернулся там клубком.
Какой чудесный вечер они провели сегодня втроем — фрау Марта, Эльза и Ангелика, просматривая в гостиной только что полученные ноты, журналы мод, исторический ежемесячник, пришедший из Академии, и обширную почту, скопившуюся за день! Здесь же лежал на столике прочитанный «Фауст» и стихи шотландца Роберта Бернса, которые Эльза декламировала по-английски и тут же переводила. А за окнами — холодный, темный дождь, фары черных «мерседесов», резкие голоса, казенные залы, пафос ораторов, смертельные поединки честолюбий, за окнами — жесткие игры мужчин, не желающих верить, что все уже сказано и явлено миру и нечем его поразить…
Как все это совмещается и гармонирует одно с другим, Гели не задумывалась. Сейчас все вокруг было изящно и уютно, и хотелось лишь, чтобы вечер тянулся бесконечно.
— Мне кажется, что у Гете есть все! Все мысли, все события, и какие были, и какие будут, — удивлялась Ангелика, с любовью трогая прочитанные страницы. — Что же еще может быть нового, такого, чего он не знал, не предчувствовал?.. Ведь поэты все предчувствуют и описывают заранее, а когда это случается, этим уже нельзя удивить. А мне хотелось бы представить себе человека, которого никто не предвидел… Или такие чувства, которых еще никто не испытал!
— Чувства как отпечатки пальцев — они неповторимы, — улыбалась фрау Марта. — Вы только вообразите себе, миллиарды поколений прошли по земле, и у каждого человека был собственный рисунок вот здесь. — Она подула на свой указательный палец, уставший от вязального крючка. — О чем заботилась природа, создавая такое многообразие, и чего она ожидает от нас в ответ?
— Такого пальца ни у кого и никогда не было? — поразилась Ангелика, рассматривая указательный палец. — Вы не шутите?
— Пальца-то, может быть, и не было, но вот бедная наша Германия, похоже, из века в век переживает одно и то же, — заметила Эльза, листавшая «Исторический вестник». — Тут статья о Лессинге покойного Эккарта.
— Лессинг — это поэт? — робко спросила Ангелика.
— Поэт, драматург. Я принесу тебе его «Эмилию Галотти».
— Она тоже умерла?
— Почему «тоже»?
— Джульетта умерла, Офелия… Маргарита в «Фаусте» умерла… Но мне почему-то их не жаль, — вдруг призналась она. — То есть мне жаль не их.
— Мне тоже всегда было жаль мужчин, которые их теряли, — улыбнулась фрау Марта. — Но я никогда не задумывалась, отчего это так.
— Любопытно спросить мужчин, кого в этих драмах жалеют они, — заметила Эльза. — Мне почему-то кажется… Впрочем, лучше спросить их.
— Единственная женщина, которую мне было жаль до сердечной боли, — это Кассандра, — сказала фрау Марта. — Возможно, потому, что ее терял целый народ.
Горничная позвала хозяйку к телефону. Через минуту, заглянув в гостиную, фрау Марта сказала, что вынуждена их оставить, чтобы встретить мужа. Гели долго глядела ей вслед блестящими глазами. Потом перевела их на листавшую журнал Эльзу.
— А ты как-то… изменилась, — вдруг сказала она.
Эльза подняла голову.
— Изменилась? Едва ли… Возможно, месяца через три…
— А что будет через три месяца?
— Будет заметно.
У Ангелики округлились глаза, она открыла было рот, да так и замерла, боясь поверить догадке.
Эльза кивнула, не отрываясь от журнала. В мыслях Гели уже держала подругу в объятиях, но она не успела вскочить с кресла, как визг тормозов на улице заставил обеих посмотреть на окна. Гели успела лишь на ходу прижать к щеке ладонь Эльзы и шепнуть, как она рада, когда навстречу им из глубины коридора показались трое мужчин. Впереди шел Гитлер, за ним — Гесс и Лей. Все трое были изумительно пьяны, но ни один не желал этого показать. Не доходя до женщин, Лей остановился и повел рукой.
— Вот, я их доставил.
— Это я доставил, — старательно выговорил Адольф.
— А кто вел машину?! — возмутился Гесс. — Гели! Фюреру нужно отдохнуть. А ты останешься у нас, — приказал он Лею, который щурился на него:
— Ты вел машину? Не может быть. — Я вел. Потому что вы оба пьяны.
— Я не пьян, — сказал Гитлер. — Ты этого не можешь доказать. Вот он пьян!
— Я пьян? — удивился Лей. — Не может быть.
— Пьян, — кивнул Гесс. — Мы сюда как ехали?
— Мы пешком шли.
— Это мы по коридору шли.
— По этому?
— Поэтому мы ехали!
«Боже мой! — про себя поразилась Эльза. — Где это они так?»
Гели за ее спиной беззвучно смеялась. Она взяла дядю за руку и, преодолевая некоторое сопротивление, увела.
Гесс и Лей внимательно посмотрели вслед фюреру, потом повернулись друг к другу, видимо, собираясь продолжить обсуждение, но Эльза решительно стала между ними.
— Руди, пожалуйста, иди к себе. Я отведу Роберта в комнату Альфреда. Он уехал сегодня.
— Я сам отведу. — Рудольф пытался взять Лея за руку, но тот пятился от него:
— Я поеду… Я их доставил. Все.
— Утром поедешь, — уговаривала Эльза.
— Ты думаешь, мы пьяны? — опять возмутился муж — Она думает, мы пьяны!
— Ты пьян, а я нет, — сказал Лей.
— Я пьян? А кто вел машину? Нет, ты скажи!
— Ты вел.
— Значит, я не пьян?
— И я не пьян.
И оба посмотрели на Эльзу, которой уже не было смешно.
— Роберт, я прошу тебя! — обратилась она к Лею, который валял дурака.
