Они сидели в машине на заднем сиденье, а за рулем, как всегда, был молчаливый Яшка.
— Сколько отсюда до объекта? — спросил Белоусов.
— Девять километров. Аппарат я прикрутил изолентой к суку дерева в километре от коттеджа. Все как полагается по инструкции. Нам надо опробовать машинку по максимальным параметрам. Сработает — значит, она стоит того, чтобы ее воспринять как стратегическое оружие. Хитрая штуковина, а? Как ты думаешь, Леша?
— Пока я ничего не думаю. Меня интересует моя смесь.
— А, «Брат-3». Вот в твоем таланте я не сомневаюсь, а в аппарате есть сомнения. Ты же сам сказал, что конструктор нас облапошил.
— Как я понимаю, этот тип работает на военном предприятии. Аппарат сделан в заводских условиях. Но почему он должен раскрывать перед вами государственные секреты? Такую машинку в кустарных условиях не сделаешь. А главное, что мы не понимаем программы, поставленной на компьютере и на базе, и не знаем способа излучения. Как выглядит детонатор?
— Шарик. Железный шарик с ноготь величиной. Я положил его в смесь, завернул ее в упаковку из-под масла, и наша сотрудница успешно пронесла его на объект вместе с другими продуктами. Как ты и просил, она положила пачку в холодильник.
— Значит, чип заключен в шарик. Какой же там должен стоять локатор или приемник, чтобы уловить волну, излучаемую в километре?
— Шарики у меня еще есть. Но разбирать их нельзя. Они саморазрушаемы. Меня предупредили.
— Догадываюсь. Попади такая машинка в руки врага или конкурента, он хрен с маслом в ней разберется.
Василий задумался.
— Конечно. Штучка хитрая. А ты бы смог раскусить этот орешек? Ты же головастый мужик, Алеша.
— Мне нужно еще раз глянуть на аппарат, и потребуются кое-какие приборы. Список я тебе составлю. Мне самому интересно покумекать над этой штуковиной.
— А сделать слабо?
— Чтобы делать, надо принцип механизма понимать. Попытка не пытка, чем черт не шутит.
Темное небо вдруг озарилось яркой вспышкой. Низкие облака побагровели, словно сквозь них просочилась кровь. Где-то вдали эхом раскатисто прогремел гром.
— Давай, Яшка, полный вперед. Через полчаса должны быть на месте.
— Раньше будем.
— Раньше не надо. Пожарные должны прибыть до нас. Они перекроют шоссе, и у нас будет повод остановиться и изображать зевак. Таких там немало соберется. Сольемся с толпой.
— Только выброси свой ствол, Вася. Пиджак слишком оттопырен. И Яшке прикажи сделать то же самое. Пожар пожаром, а взрыв взрывом. Ментов там тоже хватать будет. Район оцепят, и машины шмонать начнут. Это же теракт. От газа таких взрывов не бывает. Я знаю, какую смесь сделал.
— Хорошо кумекаешь. Не зря по окопам шнырял.
— А вот ты на удивление беспечен.
Оружие спрятали в лесу. Алексей даже не выходил из машины. Он не мог оторвать взгляд от яркого зарева, полыхающего из-за узкой черной полосы горизонта.
Чем ближе они подъезжали к месту, тем ярче и светлее казалось небо.
Как и предполагал Белоусов, шоссе было перекрыто. Шесть пожарных машин уже стояли, а новые все прибывали и прибывали. Тут и милиция, и врачи, и случайные автомобилисты. Народу собралось как на демонстрации.
Алексей взял свою палку, вышел из машины и, ковыляя, подошел к обочине. На том месте, где вчера еще стоял четырехэтажный особняк, ничего, кроме яркого гигантского костра, не было. Десятиметровые языки пламени рвались вверх, будто хотели обжечь небо. Картина выглядела страшно.
Белоусов знал, что он создал. С одной стороны, химик гордился собой, с другой — его обуял страх. Ведь все, над чем он работал, имело громадную разрушительную силу, которую он вручал кучке безжалостных солдат удачи.
Подойдя к милиционеру, наблюдавшему за пламенем, он спросил:
— Не знаешь, лейтенант, кого это подпалили?
— А с чего ты взял, что подпалили? — глянув на незнакомца, спросил офицер.
— Ну не сами же они себя подожгли.
Увидев клюку в руках Белоусова, лейтенант немного смягчился.
— Тут правительственные дачи. Странно. К ним на выстрел не подберешься. Охрана на военном уровне. Так что подпалить кого-то невозможно.
— Неплохо живут слуги народа.
— Судя по тому, что мы видим, я им не завидую. Никаких гарантий. Трехметровые стены и решетки на окнах не спасают. А я живу на окраине села, и мой дом охраняет старая полуслепая дворняга, вместо забора покосившийся штакетник, и дом я на ночь не запираю. Это они мне должны завидовать.
— Значит, до чиновников добрались?
— На зарплату министра такой особняк не построишь. Все же об этом знают. Не поделился с кем-то.
— У меня та же мысль в голове мелькнула. Ладно, лейтенант, бывай. Кажется пробка начинает рассасываться.
Алексей вернулся к машине. Он так и не мог понять, на кого работает. Спецслужбы могут и неугодных министров убирать, история знакомая. Но тогда к нему приставили бы грамотного специалиста. Конечно, Вася мужик хитрый, наблюдательный и неболтливый. Но он ничего не смыслит в подрывном деле, а это настораживает. Или они решили, что старлей без ног должен быть и без мозгов. А зря. Алексей имел о себе другое мнение.
5.
Они очень долго прощались на перроне вокзала. Им казалось, что все проблемы уже позади.
Дмитрий Воротников не скрывал своей радости, Марина вела себя более сдержанно.
— Контракт подписан, Марина. Я очень доволен. Конечно, в моей конторе меня объявят предателем. Хорошо, что больше не существует никаких партбюро, не то меня бы прочистили с песочком. Как так, бросаю КБ в тяжелое для него время. Но сколько я помню, у нас всегда были тяжелые времена. Короче говоря, так. Месяц мне понадобится, чтобы сдать дела. Раньше не отпустят. А ты найди за это время хорошую квартиру. Не торгуйся. То, что хорошо, дешево не бывает. А главное, на длительный срок. Терпеть не могу ездить с места на место. Я консерватор. Привыкаешь к обстановке, и менять ее уже не хочется.
— Уже заметила. В течение года снимал один и тот же номер в одной и той же гостинице. Не думаю, что с квартирой будут проблемы. Дешевую найти трудно, а дорогих сколько угодно.
— Выбери по своему вкусу. Мне важно, чтобы тебе самой понравилось и ты чувствовала себя уютно. Но я что-то не вижу радости в твоих глазах.
— Извини, но есть еще в моей душе тревога. Согласись, это же жизненный перелом, а в нашем возрасте очень трудно себя переделывать.
— В моем, но не в твоем. Тебе только тридцать девять, а мне, извини, уже за пятьдесят.
— И до сих пор не повзрослел. Мальчишка. Подумай на досуге, в какую авантюру ты ввязался. При твоей-то консервативности и устойчивости?
