– Все разумно, – сказал он. – Это не Одесса.
Директор нажал кнопку селектора, и пожилая секретарша внесла в кабинет поднос с тремя бокалами шампанского. С приятной улыбкой директор предложил тост:
– Ельцин, реформа, банзай!
– Гитлер – капут! – добавил Вдовкин. Все трое чокнулись и выпили.
Через десять минут сидели в маленьком бистро неподалеку от банка и ели поджаристые копченые сосиски со сладкой бледно-желтой горчицей. Алеша с любопытством листал толстенькую чековую книжку.
– Евгений Петрович, как себя чувствуешь в шкуре миллионера?
Вдовкин второй раз в это утро проснулся.
– Если немедленно не дашь водки, меня вырвет, – предупредил он. – Ты этого добиваешься?
Алеша сделал знак официанту:
– Заказывай, Женя, теперь можно.
Вдовкин сгоряча попросил водки сразу на трех языках: немецком, английском и русском. Это произвело сильное впечатление. Через мгновение официант вернулся с запотевшим графинчиком, при этом вид у него был отрешенный, как у московского омоновца.
Вдовкин, блаженно жмурясь, сделал пару крупных глотков, понюхал хлеб и обратил на Алешу страдальческий заслезившийся взгляд:
– Разбавленная! Ей-Богу! Совершенно без градусов.
Попробуй, если не веришь.
– Пора лечиться, Женя. К Довженко тебе пора.
– Для тебя что самое страшное? Миллионы потерять?
– Я на бабки не молюсь.
– А для меня самое страшное – протрезветь.
…На другой день мистер Кугельман на подержанной "вольво" отвез их на виллу в Гштаде. Они и моргнуть, кажется, не успели, как пересекли нарядную киношную страну, издавна оборудованную для безмятежного жилья. Третий день Вдовкин и Михайлов были окружены людьми, которые все, как один, беспричинно улыбались и чему-то постоянно радовались. В этом был какой-то подвох, но в чем он заключался, они не могли понять.
Либо обитатели маленького северного рая были все поголовно идиотами и не догадывались о том, что им все равно придется умирать, либо им была известна некая заповедная тайна, которой они ни с кем не хотели делиться. Вдовкин запасся в дорогу сумкой, набитой жестянками с пивом, и хмуро высасывал одну за другой на заднем сиденье, пока улыбающийся мистер Кугельман, небрежно управляя машиной, возбужденно повествовал обо всех достопримечательностях, которые попадались ему на глаза. Тоже было непонятно, почему он так горячится. Алеша на переднем сиденье сидел нахохлясь, курил и даже не требовал у Вдовкина перевода. Таким образом экскурсоводческие откровения Кугельмана падали на неблагодарную почву.
– На вилле, куда прибыли около полудня, было все, что российский обыватель видел только в любимых латиноамериканских сериалах. Огромный дом с семнадцатью жилыми комнатами и подсобными помещениями, прилегающий к нему парк на полгектара, ухоженный, благоухающий цветочными клумбами; сказочный вид на горы, чудный, бодрящий, сотканный из головокружительных ароматов воздух; незримое веяние благодати, ощущаемое даже в том, как внезапно вспыхивала, хрустела мелкая галька под подошвами, как наивно склонялись навстречу изумрудные ели, как с веселым писком взметнулась ввысь неведомая пичуга, – все должно было повергнуть в восхищенное изумление двух заполошных российских рыночников, и мистер Кугельман явно этого ждал, но не дождался.
После того как прошлись по всему дому, по этажам и убедились, что комнаты меблированы богато, но ковры в холлах поистерлись, и на кухнях запустение и пыль, и на втором этаже разбито окно в спальне, Алеша заметил с таким видом, точно удостоверился в большом непоправимом обмане:
– Скажи Кугелю, что надо все же цену сбавить. А то получается, переплачиваем.
Вдовкин, который пользовался каждой заминкой, чтобы откупорить очередную банку пива, перевел.
Мистер Кугельман всплеснул руками и без роздыху молотил языком минут пять, точно в бреду. Алеша не выдержал:
– Скажи, чтоб заткнулся. Чего он?
Вдовкин утер пенку с усов:
– Чего-то мудрит. Говорит, отдают задаром.
– Скажи, что с каждой сотни ему лично пять тысяч в лапу.
Мистер Кугельман, выслушав перевод, заново завел свою шарманку, рассылая во все стороны такое невероятное количество дружелюбных улыбок и гримас, что Вдовкину стало дурно, и он умчался на одну из кухонь, где приметил точно такой же холодильник, как в отеле.
Но этот холодильник оказался зловеще пуст. Вернувшись, он как ни в чем не бывало перевел, не дожидаясь, пока мистер Кугельман окончит фразу.
– Обещает постараться. Снесется с хозяевами.
Алеша смотрел на подельщика подозрительно:
– Ты куда сейчас мотался?
– Туалет искал.
– Женя, мы же договорились: до обеда ни капли крепкого… Ладно, скажи этому хрену, чтобы готовил купчую и завтра привез в отель.
* * *
…Вечером ужинали в ресторане. Русскоязычный официант подбежал к ним галопом.
– Что посоветуешь, землячок? – спросил Алеша. – Хочу дружку угодить, но это непросто. Он бывший дворянин.
– Рекомендуй форель в белом вине, – почтительно согнулся официант. – Также ребрышки барана.
– Зер гут, – согласился Алеша.
Вдовкин добавил:
– Бутылку водки и чего-нибудь солененького.
На эстрадный помост выскользнула женщина-змея и под тихий рокот оркестра начала раскручивать свои эротические кольца.
– Ты мог бы жить в Швейцарии? – спросил Михайлов.
– Это не ко мне вопрос, – устало отозвался Вдовкин. – Я жил и умер в России.
Глава 8
Мишу Губина телефонный звонок поднял из любимой осанны "плуг". Он никого не ждал в предвечерний субботний час, но телефон верещал с настойчивостью штопора, впивающегося в пробку.
– Алло! – сказал Губин негромко. Голос, возникший в трубке, был ему незнаком, но он догадался, кому он принадлежит. Пышная копна рыжеватых волос, зеленые глаза, тайно-развратные ужимки.
– Угадай, Мишенька, кто тебя беспокоит?
– Откуда у тебя мой телефон?
– А почему я звоню, тебе неинтересно?
– Ответь на мой вопрос.
Мелодичный смешок, прикуривание сигареты, многозначительная пауза. Она оторвалась от "хвоста" на Пушкинской площади умело, дерзко, без затей. В тот раз объявил Гене Маслову выговор с последним предупреждением.
– Это так важно, Миша?
– Не только это. Кто ты такая? Чего тебе надо от Насти Михайловой?
