Но их помощь ловцам не понадобилась. Когда человек, опутанный сетями и веревками, придавленный двумя десятками дюжих ратарей, встал на ноги, чудом показалось не то, что ему это удалось, а то, что он не сделал этого раньше. Путы и ловцы осыпались с него, как ворох сухих листьев с пробудившегося под осенней березой вепря. Один из людей, висевший у него на загривке замешкался. Великан закинул руки за голову и поймал обидчика за макушку. Одно мгновенное напряжение исполинских плеч, раздался хруст ломающихся костей, и давно нечесаные волосы великана оросил красный дождь. В следующее мгновение снаряд, размером с человеческую голову размозжил щит одного из ловцов. Тот схватился за переломанную руку, но не боль, а ужас заставили его спасаться бегством: то, что кинул в него великан, оказалось головой нерасторопного товарища. Вслед за головой в полет отправилось обезглавленное тело. Однажды в детстве Волькша видел, как Хорс руками оторвал курице голову, но ему никогда на ум не приходило, что точно так же можно поступить с человеком.
Похоже, все, кто волей или неволей оказался в эти мгновения рядом с разбушевавшимся великаном, тоже никогда об этом не думали, а, увидев в Яви, почли за лучшее броситься наутек.
Но куда бежать с небольшого острова?
Надежда на спасение заключалась, во-первых, в том, что сети и веревки все еще спутывали ноги исполина, а, во-вторых, в том, что люди разбегались кто куда. Великан же, при всей его ярости, имел возможность погнаться только за одним обидчиком. А в это время остальные смогут убежать и спрятаться.
Путы, и правда, на какое-то время удержали великана. Он запнулся о них и упал. Однако на то, чтобы освободиться окончательно, у него ушло всего несколько мгновений.
И дальше началась игра с салочки со смертью.
Едва поднявшись на ноги, он бросился в погоню за… Ольгердом. Была ли тому виной копна его рыжих волос, или такова была прихоть Макоши, для побелевшего от страха Олькши это не имело значения. Раззявив рот шире сапожного голенища, Рыжий Лют несся так, что ветер срывал слезы с его ресниц. Но исполин бежал еще быстрее. Каждый его шаг громыхал, как удар кувалды, но двигался он с резвостью взбеленившегося быка. Он уже прыгнул, чтобы подмять под себя Олькшу. Но Рыжий Лют на бегу ухватился рукой за березовый ствол и увернулся. Береза толщиной с ногу подломилась, как хворостина. Ольгерд едва не упал. А вот его преследователь, обняв ручищами воздух, грохнулся во весь рост. Его локти оставили на тонком слое почвы борозды до самого каменного нутра острова.
Когда великан вскочил на ноги, то краткое сомнение все же посетило его. Тот за кем он гнался, улизнул куда-то вправо, но теперь он опять стоял прямо по ходу. Стоял?! Да, стоял, точно дожидаясь пока его заметят. К тому же он почему-то стал ниже ростом… Ярость застила взгляд исполина, да и к тому же для него все люди без разбора были мелкими и хрупкими.
– Волькша! Нет! Волькша! – заорал Ольгерд, но было поздно: великан уже гнался за Годиновичем.
Какое-то время Рыжей Лют уповал на то, что щуплый Волкан всегда бегал куда быстрее своего громоздкого преследователя. Расстояние между ним и исполином заметно росло. Человек-гора уже был готов бросить слишком шуструю жертву и ринуться на поиски другой, как вдруг парнишка захромал. Великан поднажал, но стоило ему приблизиться, как хромота у его добычи прошла, и русый затылок вновь замельтешил на расстоянии трех шагов от охотника.
Тот взревел и опять прыгнул вперед. Он едва не схватил Волькшу за подол рубахи. Но, как говориться «едва не еда, в рот не возьмешь». Пока великан поднимался на ноги, Годинович стоял невдалеке, уперев руки в колени и ловя ртом воздух. Его преследователь тоже был не прочь отдышаться.
– Ты… кто? – спросил его Волкан.
Ответа не последовало. Вместо этого великан сделал тяжелый шаг вперед. Волькша отступил на два. Еще один исполинский шаг. Три Волькшиных. Громила поискал глазами что-нибудь, чем можно запустить в парнишку, но ничего подходящего не нашел.
Через миг они уже опять бежали.
Волкан все рассчитал верно. Он оторвался от своего преследователя на столько, на сколько мог, но при этом не так далеко, чтобы тот прекратил погоню. Петляя между прибрежными березами, он подбежал к мосткам, возле которых стоял драккар Хрольфа. Глаза варягов, оставленных шеппарем сторожить корабль, от ужаса выпучились, как у раков, едва они завидели, кто гонится за венедом. Помощник бросился за топором, чтобы рубить веревки, державшие ладью возле берега, а Волькша шмыгнул к форштевню, где среди прочей поклажи стоял его короб. Замысловатый, потайной узел подался сразу же. Парнишка запустил руку под крышку и тут же бросился обратно к борту.
Запыхавшийся великан даже не заметил, что его жертва запрыгивала на старенький драккар. Просто этот цыпленок куда-то исчез, а потом снова появился перед глазами. Но теперь ему некуда было бежать. Он сам загнал себя на крошечный мысок. Еще мгновение и его косточки затрещать в исполинских объятиях человека-горы.
Великан из последних сил разогнался и прыгнул на Волькшу.
Люди на ближайших драккарах зажмурились, предчувствую жестокую развязку.
Раздался звук, похожий на удар камнем по камню. И наступила тишина. Ни криков. Ни хруста костей. Ничего…
Когда помощник Хрольфа, наконец, открыл глаза, он подумал, что спятил от страха. Иного объяснения тому, что он видели, варяг не находил. Этого не могло быть, но трех шагах от того места, где великан должен был насмерть раздавить свою жертву, стоял, отдуваясь, венедский парнишка. Лицо его было белее снега, его качало, казалось, даже легкий ветерок может свалить его с ног, но… он стоял! А у его ног неподвижно распластался на земле человек-гора!
– Волькша! Волькша! – вопил бежавший к берегу Ольгерд, точно надеясь своим криком спасти приятеля.
– Волькш… – крик застрял у Рыжего Люта в горле.
Даже Олькша, знавший Волкана сызмальства и ни раз испытавший на себе силу его кулака, не был готов увидеть то, что тем более никак не укладывалось в мозги варягов, взиравших с окрестных драккаров на великана поверженного щуплым парнишкой.
Часть 2Волин
Большой Рун
Норманны произносили его имя как «Рон», свеи – как «Рун», а данны, те и вовсе, звали его «Роан». Ему было все равно. Он не отзывался ни на одно из этих имен. Он вообще никогда не отвечал на вопросы, и почти не задавал их. Все, что он хотел знать, люди рассказывали ему сами, стоило только одной его брови приподняться. Он слушал их сбивчивый лепет с любопытством каменного истукана, а, уяснив то что нужно, просто отворачивался. И рассказчик замолкал, точно провалившись в прорубь.
Лишь немногие слышали его голос. И нельзя сказать, что они уж очень этим гордились, ведь он раскрывал рот, только когда бывал недоволен. А если причину его раздражения не понимали с полуслова, то следом он пускал в ход кулаки.
Но зато шеппари-шёрёверны[114]и благородные ярлы были готовы отдать половину добычи за то, чтобы Рун отправился с ними в разбойничий набег или в славный поход. Их мало беспокоило то, что за время плавания великан мог искалечить двух-трех заносчивых бойцов, осмелившихся убираться с его пути медленнее дозволенного или слишком долго смотреть ему в глаза. Зато Победа дворовым псом ластилась к ногам того, с чьего драккара сходил на чужую землю бесстрашный и безжалостный исполин. Один его вид приводил в трепет и упрямых фалийцев, и гордых скоттов, да и заносчивых франков тоже. Узрев, как Рун двумя ударами огромного меча рассекает латника на четыре части, воины любых краев обращались в бегство и были готовы платить самую непомерную дань, только бы привезенный викингами «тролль» убрался прочь с их земель.
