Охотники собирались, прощались с Товстолесом. Пожилой ученый усмехался, щеки его разрумянились; несколько лет с плеч долой, и трудно сказать, кому беседа доставила большее удовольствие и для кого принесла больше пользы.
Глава 7. Келюч
30 ноября 1990 года, и дальше до самой весны 1991
Дела людей.
— Давайте, давайте! Заходите, Виктор Иванович! Ваш выстрел первый, не извольте сомневаться.
— А откуда он вылезет-то, зверюга? — вальяжно, громким начальственным баритончиком проговорил холеный, пожилой, проходя, куда ему сказали.
— А вон оттуда… Видите, черная дырка в снегу?
Холеный, лощеный кивнул.
— Там сейчас мы шуровать начнем… вот этим стволиком. Ванюша!
Тот, кого позвали, обернулся, глядя на начальство, потряс в воздухе стволом березки, и холеный опять кивнул.
— А страховать я буду сам, и Николай Леонидович.
— В смысле, вы будете стоять, контролировать ситуацию? Так, Никита Станиславович?
— Не совсем, Виктор Иванович… Не совсем. Вы стреляете первым; но что, если вы не убьете медведя? А он двинется на нас? Что тогда?
Говоривший дал время Виктору Ивановичу прочувствовать драматизм ситуации, и дождался, пока Виктор Иванович несколько нервно заморгал.
— На этот случай стоит второй номер — Николай Леонидович. Он стреляет, если вы не убьете зверя. А если его не убьет и Николай Леонидович, то стрелять буду я, третий номер.
Помолчали.
— А если и вы не убьете?
— Ружье есть и у Ванюши, и пока мы стреляем, вы ведь успеете перезарядить… И к тому же у нас есть тайное оружие, и если надо, мы его применим.
Теперь Виктор Иваныч благосклонно кивнул.
— Еще водочки хотите?
— Давайте потом…
Теперь кивнул собеседник Виктора Иваныча, и тихо, властно позвал:
— Ребята… Начинаем! С Богом!
Оба охотника подняли головы, обратили к нему свои лица, кивнули. Ванюша приспособил длинный, метров пять, березовый шест на край берлоги, стал этим шестом шуровать. Какое-то время не происходило ничего. Синее небо над елками, ласковый снежок, припорошивший деревья, глухой покой таежной суровой зимы. Тишина, даже нет карканья ворон, только слышно сопение Ванюши да звук его шеста, возня по снегу и стук по чему-то в берлоге.
Но вскоре появился другой звук — звук шевеления чего-то в снежной яме, куда просунули шест, а чуть попозже и ворчания… Глухого, низкого ворчания, от которого Виктор Иваныч сам засопел, и крепче уцепился за ружье.
— Может внезапно выскочить, неожиданно… — почтительно склонялся к Виктору Иванычу проводник, и тот торопливо кивал, не отрывая глаз от снежной ямы.
Пласт снега словно взорвался изнутри, как будто снизу по нему стукнули чем-то, и стукнули с огромной силой. Показалась огромная темно-бурая башка с ярко-синими маленькими глазками. Ванюша отбежал по заранее расчищенной дорожке. Башка ощерилась, показав громадные клыки, и вдруг оглушительно рявкнула. Виктор Иваныч выстрелил; эхо пошло по всему лесу, много раз повторив звук. Башка провалилась назад.
— Попал? Я попал?
Виктор Иваныч обернулся к проводнику, совал ему зачем-то свой ствол.
— Туда смотрите… Сейчас выпрыгнет! — показал на берлогу проводник; Виктор Иванович в очередной раз кивнул и впился глазами в берлогу.
Зверь поднимался в берлоге. Теперь он виден стал почти по пояс, и Виктор Иванович прицелился. Медведь поводил головой, как видно, не решаясь ни броситься на людей, ни попытаться убежать.
Виктор Иванович выстрелил, и на этот раз куда-то все же попал. Зверь ухнул, прижал уши, присел и одним махом вылетел наверх. Он еще летел, еще был в воздухе, как Николай Леонидович разрядил в него свое ружье, двойное эхо пошло по лесам.
Зверь ухнул, припал к земле; с ворчанием, идущим из брюха, стал подыматься. Вставал медведь как-то боком, припадая на левую лапу, и пока он вставал, Ванюша выстрелил в него со стороны, третий номер — почти прямо в грудь, спереди. Зверь упал и больше не вставал, на самом краю берлоги. Медленно, медленно тело скользило, заваливалось, и наконец скользнуло вниз, в берлогу. Прошло несколько оглушительных секунд, только эхо замирало где-то в елях, да шуршал падавший с деревьев снег.
— Что… Все? — почему-то шепотом спросил Виктор Иванович.
— Лучше зарядите, вдруг там еще один медведь…
Виктор Иванович судорожно раскрыл замок ружья, потянул на себя первую гильзу. И тут снежная яма распахнулась окончательно, снежную крышу снесло. Смазанное скоростью тело рванулось прямо к Виктору Иванычу. Виктор Иваныч застыл с открытым замком ружья и полуоткрытым ртом. Николай Леонидович судорожно рвал затвор своей двустволки. Ванюша стрелял и, по всему судя, промахнулся.
И вот тут проявились во всей красе качества, которые сделали Никиту Станиславовича тем, кто он есть — Никитой Станиславовичем. Мгновенным движением он даже не отбросил… не стал тратить времени на замах, просто уронил свое ружье, а из сине-черного рюкзака перед собой выхватил вдруг огромный автомат с нецельным реберчатым прикладом. Зверь летел прямо на них обоих, очередь изменила положение зверя в пространстве, медведь влепился в одного Виктора Иваныча, вместе с ним полетел кубарем в снег.
А Никита Станиславович, бросив остальным:
— Держать берлогу!
Кинулся туда же, к зверю и Виктору Иванычу. Оба лежали неподвижно. Никита Станиславович начал с того, что сделал что-то с автоматом, пустил одиночную пулю в лобастую голову медведя. Голову дернуло, и сильно. Никита Станиславович метнулся к Виктору Иванычу.
— С боевым вас крещением! Вставайте!
— Ох… Уже все?!
— Вот теперь-то уже точно — все!
— И перепугался же я… — Виктор Иванович доказывал, что он совсем не глупый человек: дурак скорее стал бы рассказывать, какой он герой, ни капельки не испугался.
— Любой перепугался бы… Ваше счастье, что тут ни деревьев нету, ни упавших стволов… Чистый снег по пояс, ничего больше.
Никита Станиславович показывал, что он тоже неглупый человек, и что занимает свое место в жизни не зря. А говоря, он ставил начальство на ноги, выводил на прежнее место первого номера, продувал и прочищал от снега стволы импортного бельгийского ружья, и опять вручал его Виктору Иванычу.
— Неужели еще пригодится?
Румянец возвращался на лицо Виктора Иваныча, и вместе с ним — некоторое чувство юмора.
— Это вот и есть ваше тайное оружие? Я имею в виду автомат?
— Оно самое… Очень не хотелось применять. Ребята… Проверьте берлогу.
Если бы малыш убежал, пока шла суматоха, никто бы и не спохватился. Но он сидел в берлоге, все надеялся, что все грохочущее, страшное, как-нибудь закончится само. Ведь тот, кто всегда защищал малыша, кто помогал ему доставать корм, играл с ним и развлекал его, лежал тут же, в берлоге. Лежал на спине, неподвижно, страшно, только мелко-мелко дрожал лапами. Глаза у родного медведя не выражали ничего, рот приоткрылся, и в берлоге стало сыро от вытекающей крови… Крови родного существа. И медвежонок не в силах был оторваться от бабушки сразу, бросился прочь только сейчас.
