Мальчик кивнул.
— Мама, а почему дяди стреляют?
— Это соревнования, милый… Они соревнуются, кто лучше попадет по мишени.
— А зачем?
Диктор объявлял выход новой группы спортсменов.
— Ерхо Саар… Збигнев Сметан! Ханс Нордстрем… Алексей Нестеров!
Мария вздрогнула. Не такая уж редкая фамилия, наверняка в СССР тысячи, десятки тысяч Алексеев Нестеровых, и вот один из них сейчас выходит на поле. Но, подчиняясь любопытству, Мария взяла у сына бинокль. Как он выглядит, этот Алексей Нестеров — старый или молодой?
Журналисты подтаскивали штативы ближе к мишеням. На поле выходили спортсмены — разминали руки, делали приседания. Тренер в бело-синей форме что-то помечал в своих листках. Мария слышала русскую речь.
— Дечин, Нестеров, приготовиться!
Мария никак не могла поймать поле в бинокль, все расплывалось перед глазами. Наконец она сообразила покрутить колесико настройки, увидела ряд мишеней, спины, затылки стреляющих. Старый, молодой? Вот этот, с рыжими бакенбардами? Или тот, в зеленой куртке? Наушники на спортсменах делали их всех похожими.
Команда. Спортсмены подняли руки с пистолетами, прицеливаясь. Команда. Раздались выстрелы.
Мария прошептала.
— Не может быть… Нет, этого не может быть.
Она опустила бинокль. Второй слева, плечистый, с темным стриженым затылком, повернулся, и ей показалось… Нет, лучше не смотреть. Снова зазвучали выстрелы.
— Мама, когда мы пойдем есть мороженое? — напомнил Алекси.
Мария взяла его за руку и поднялась с места, оставив на трибуне бинокль.
* * *
Арбитры снова подбежали к мишеням. Нестеров и Дечин ушли с позиции, сняли наушники. Киреев записывал результаты. Шимко хлопал спортсменов по плечам.
— Дечин — молодец! Обстрелял норвежца! Нестеров, идем на бронзу!
— В раздевалку! — отправил всех Киреев.
Но Алексей уже заприметил за ограждением Саволайнена и протиснулся к выходу. Нужно найти Матиаса и сообщить ему новости насчет Шилле. И адресами, что ли, обменяться, а то снова потеряют друг друга на десять лет.
Зрители уходили с трибун на перерыв, который объявили до выступления винтовочников. Награждение позже. Бронза в командном зачете — ну что ж, хорошо!
Народ толпился на небольшой площади перед зданием аэропорта, покупали сладости и лимонад. Ребятня кружилась на каруселях, у входа в детский городок возвышался огромный гусенок и, чуть поменьше, мышь в красных трусах, с круглыми ушами. «Вот бы Кима с Анютой сюда», — подумал Нестеров, осознавая вдруг, что успел соскучиться по жене и сыну. Сын… Он вернется, сядет и поговорит с Кимом. Скажет, что он — его настоящий отец, что знал его мать до войны. Есть неправда, которая рано или поздно становится правдой, и это будет самая правильная правда из всех.
Саволайнен стоял у лотка с мороженым, в небольшой толпе зрителей.
— Матиас! — окликнул Нестеров, но тот не услышал.
В небе развевались разноцветные флаги, звучал финский спортивный марш.
Кравец наконец припарковался, заняв освободившееся место рядом с зеленым Саабом, вышел из машины, открыл дверь и галантно подал руку даме в темно-лиловом костюме.
Дама огляделась и неторопливой плавной походкой направилась в сторону детского городка.
Большие часы на здании аэропорта показывали без пяти минут четыре.
Врач Гусева, бледная, внезапно постаревшая, с глубоко очерченными складками носогубных морщин, медленно поднималась по ступенькам к уборной. Пережитый ужас разоблачения, выматывающий многочасовой допрос, подробный инструктаж перед операцией — она спала этой ночью не больше двух часов и двигалась механически, словно в тумане.
Подняться по ступенькам, подождать.Встретить Глафиру, взять драгоценности (сестра обещала, что принесет кольца, серьги с крупными бриллиантами, которые легко спрятать в вещах).Передать коробок с микропленкой.
Евдокия понимала, что документы успели подменить и, значит, она вовлекает сестру в опасную игру спецслужб. Но в эту минуту ее меньше всего интересовала судьба Глафиры. Гусева слишком хорошо понимала, что ждет ее по возвращении в СССР. Она оглянулась на сотрудницу, которая на небольшом удалении сопровождала ее к уборным. В голове стучало одно только слово: «Побег, побег»…
Румяная молодая лоточница быстрым круговым движением скрутила шарик шоколадного пломбира и отправила в конус вафельного стаканчика. Алекси взял мороженое, вежливо поблагодарил. Саволайнен протянул продавщице купюру.
— Матиас! — раздался голос Нестерова.
Молодая женщина в синем платье, стоявшая в очереди за мороженым, обернулась, и Нестеров подумал, что впервые видит человека, который был бы так похож на другого, давно умершего. Но вдруг ее глаза расширились, на лице отразился ужас узнавания.
Нестеров застыл на месте.
Саволайнен продолжал искать по карманам сдачу, продавщица наполнила мороженым еще один стаканчик. Матиас машинально взял его.
— Здравствуй, — сказала Мария по-русски.
— Здравствуй, — эхом ответил Алексей.
Они стояли, глядя друг на друга, не находя слов. Наконец Нестеров перевел глаза на мальчика. Почти ровесник Кима, но выражение лица такое детское, беспечное.
— Это твой сын?
— Да, — Мария взяла под руку Саволайнена. — А это мой муж…
Нестеров посмотрел на Саволайнена. Спросил без злости, по-дружески:
— Почему ты мне не сказал? Ведь это ничего не изменит…
Матиас молчал.
Алекси разглядывал Микки-Мауса, раздумывая, стоит ли просить родителей покатать его на карусели или он уже слишком взрослый для этого. Потом он увидел девочку с красным воздушным шариком, которая шла вместе с родителями в сторону автомобильной стоянки. Алекси загляделся на шарик, сам не замечая, что идет вслед за девочкой, облизывая мороженое, ни о чем не думая, просто озираясь по сторонам.
Со стороны уборной послышался истошный крик. Мужчина в юбке и в женских туфлях, петляя, бежал сквозь толпу. Парик упал с его коротко стриженой головы, он смешно перебирал тонкими ногами.
«Это клоун, — подумал Алекси. — Смешной клоун из детского городка».
Люди почему-то отскакивали от него, а сзади бежали какие-то мужчины.
«Это представление, как в цирке. Сейчас они придумают что-то смешное, и все удивятся и будут хлопать в ладоши».
Другой клоун в костюме полицейского тоже бежал, на бегу
