тихой бледной девочке. А тут речи о том, как важно найти для тебя хорошего жениха... Я, как мог, укрывался за повседневными делами и хлопотами. Неудобно было напрямую послать пассажира ко всем демонам и к Гергене Гостеприимной.
Второй его заботой, увы, был отчаянный флирт с Фантариной Леони. Эта бойкая особа перестала обращать внимание на леташей и принялась добывать более завидный трофей. И даже корабельным кошкам было ясно, что ее военные действия увенчались успехом. У Каракелли глаза становились маслеными, когда он разглядывал кокетку. Я задал девчонке нагоняй, и она поклялась, что на борту «Орла Эссеи» у нее с сеором Джироламо ничего не будет.
Когда цель полета была близка, меня свалила в постель виктийская лихорадка, подцепленная мною в походе против пиратов. Коварная и опасная болезнь. По месяцу дремлет в человеке, ничем себя не выдает, а потом выпускает когти – и вцепляется...
Я только сменился с вахты, как почувствовал головокружение и звон в ушах. Сразу понял, что со мною происходит. Ох, думаю, как же не вовремя! Нет бы хоть на обратном пути! Вызвал к себе в каюту помощника, сеора Эпполито диль Саути, приказал принять команду над судном, но сохранить в тайне от экипажа мою болезнь. Как бы не поднялась паника: зараза на борту! Проговорил я это – и рухнул мимо койки. А дальше были жар и бред, и о том, что случилось, я узнал позже, с чужих слов.
Сеор Эпполито рассказал, что перенес меня на койку и позвал лекаря. Вдвоем они договорились, что соврать команде. Лекарь остался ухаживать за мной, а сеор Эпполито поговорил со штурманом и погонщиками: мол, у капитана открылась старая рана в плече, лекарь велел полежать, чтоб лучше заживало.
«Орел Эссеи» добрался до условного места у Хребта Пророка. Пришлось делать сухую посадку между лесом и горами. Сеор Эпполито поставил караульных и приготовился к ночлегу. Встреча была назначена на следующий день.
На рассвете прибыли четверо халфатийцев на грифонах. Почти не разговаривали. Предъявили пергамент с печатями, забрали сундучок, погрузили его в сеть, растянутую между седел двух грифонов, и поднялись в небеса.
Мы тоже не собирались задерживаться, и сеор Эпполито хотел командовать взлет. Но тут обнаружилось, что исчезли два леташа. Оба были из новичков, наняты перед полетом – рулевой Лодовико Тоцци и парусный мастер Нуммо Нулло.
Отлет пришлось отложить. Леташи начали прочесывать лес вокруг корабля. Боцман Верано наткнулся на старуху, собиравшую, по ее словам, хворост. Старуха была в ужасе, бессвязно рассказывала о двух мужчинах в сине-белых рубахах, один из которых убил другого. Убитым был мужчина с широкой бородой, длинными усами, лохматый – по описанию похож на Нуммо Нулло. Но куда направился убийца и куда он спрятал труп – старуха толком поведать не могла. Все, что сумел узнать боцман, – то, что старуха живет в деревне неподалеку, вверх по ручью.
Вот тут Верано допустил серьезную ошибку. Спеша осмотреть место убийства, он отпустил женщину, рассудив, что никуда бабка от родной деревни не денется. А когда чуть позже направился со своими людьми вверх по ручью – не нашел ни деревни, ни старухи. Вернувшись на корабль, он получил суровый нагоняй от сеора Эпполито, который точно знал, что никакой деревни здесь нет. В лоции деревня не значится, под крылом не наблюдалась. Вдоль Хребта Пророка лежали безлюдные леса, и откуда взялась старая женщина – осталось невыясненным. Кстати, на месте предполагаемого убийства, которое она назвала, действительно были обнаружены следы крови...
Тут встрял сеор Джироламо. Его претензию Эпполито счел тогда мелкой и несвоевременной: в каюте гвардейского офицера со стены исчезло зеркальце.
Конечно, воровство на палубе летучего корабля – это стыд и позор. В другое время мой помощник перетряс бы весь экипаж, отыскивая вора. Но сейчас ему было не до пропавшей побрякушки. Эпполито сделал в судовом журнале запись о дезертирах Лодовико Тоцци и Нуммо Нулло и скомандовал взлет.
Но тут нагрянула новая беда: вернулся грифоний патруль. Все четверо были разгневаны. Оказывается, они опустились на землю, чтобы закрепить сундучок в сети, обо что-то его нечаянно ударили – и крышка отвалилась. В сундучке оказались камни!
Халфатийцы догнали наш корабль на обратном пути в Понто-Риччо. Двое продолжили лететь рядом с «Орлом Эссеи», а двое опустились на палубу и потребовали капитана. Сеор Эпполито вынужден был сказать, что капитан болен, и предложил сам выслушать командира патруля.
Поняв, в чем дело, мой помощник потребовал объяснений у сеора Джироламо.
Каракелли оглядел сундучок и сказал, что вещь очень похожа на ту, которая была под его надзором. Резьба такая же. Но, скорее всего, сундучок другой. На нем только городская печать Понто-Риччо, настоящая или поддельная. А на крышке подлинного сундучка стояли еще фамильные печати диль Каракелли и диль Фьорро.
Мой помощник заявил, что намерен держать курс на Порто-Риччо – а там пусть в этой истории разбираются те, кто за нее отвечают.
Командир халфатийцев наотрез отказался покинуть корабль, поклявшись отправиться хоть в Порто-Риччо, хоть в Белле-Флори, хоть в пасть голодному демону – но узнать, почему он не может выполнить приказ своего повелителя.
Сеор Эпполито признал правоту халфатийца. Тот велел одному из всадников (тому, у которого был самый быстрый грифон) лететь за Хребет с сообщением. Остальные отправились с «Орлом Эссеи» до Понто-Риччо.
Как тут же выяснилось, в городе собралось несколько видных вельмож (не буду называть их имена). Они прибыли в Понто-Риччо порознь, у каждого была придумана причина для поездки. Они собирались продолжить переговоры о свадьбе – и получили известие о пропаже бесценных подарков. Вельможи были потрясены, но быстро опомнились и взяли на себя разбор дела.
Когда я пришел в себя, уже шло расследование – без огласки, но старательно.
Халфатийцы, тоже встревоженные, прислали в Понто-Риччо чародея с редким и ценным даром: он безошибочно отличал правду от лжи. Вернее, отличал то, что человек считает правдой, от того, что он считает ложью. Искреннее заблуждение человека чародей счел бы правдой. Он сам признал это и с достоинством попросил не преувеличивать его скромную помощь. Вельможи проверили способности чародея и остались ими чрезвычайно довольны. После этого халфатиец присутствовал на всех допросах.
Лихорадка, которую я сначала счел карой богов, оказалась спасением для меня. Лекарь поклялся своим добрым именем, что я не то что выйти из каюты – даже с кровати встать бы не мог. Кроме того, у меня после болезни вид был, как у покойника, которого зачем-то вырыли из могилы. Одного взгляда
