вступали в разговор.
На коврах и переметных сумах — хурджунах была разложена их работа — большей частью украшения из серебра, излучавшие свет, слепившие глаза.
Зергары никого не приглашали и никому не предлагали свой товар. Тот, кто захочет порадовать дорогим подарком жену или украсить серебром дочь к свадьбе, тот и так, без приглашения подойдет и купит все, что нужно.
Я ничего покупать не собирался, и, присев на корточки перед зергаром, углубился в разглядывание ювелирных изделий, тех самых, в которых так гордо щеголяли по базару богатые женщины.
Особенно много тут было нагрудных украшений.
Вот широкая узорчатая пластинка со множеством подвесок, на конце которых негромко позванивали колокольца. Это свадебная «букава». Другие букавы — в виде тонкой серебряной вязи. Внизу и по бокам этой вязи — два пучка таких же певучих колокольцев.
Из квадратных пластинок и круглых штампованных бляшек состояли длинные нагрудные чапразы. Здесь колокольцев еще больше — четыре пучка.
Запомнились серьги, похожие на маленький развернутый веер; соединенные тонкой цепочкой кольца — сразу на все пальцы женской руки; массивные браслеты — билезик; круглые броши — гульяка; девичье головное украшение шельпе, которое навешивается на тюбетейку.
Шельпе означает «сосулька». Эти острые блестящие «сосульки» обычно венчает серебряная трубочка-гуппа, куда для красоты вставляется перламутровый султан осеннего камыша.
Каждое изделие — будь то чапразы, гульяка, кольца, браслеты, букавы или же серьги — обильно и со вкусом инкрустировано любимым камнем зергара — сердоликом: светло-красным, оранжевым, ярко-желтым и почти лиловым, как цветок бессмертника.
Любят зергары этот камень за то, что он легко поддается обработке, и еще за то, что сердолик, по древнему преданию, обладает магической силой оберегать все живое от смерти и болезней, даровать людям счастье и покой.
Заприметив, наиболее хорошего из мастеров, активно работающего с золотом, и поставив в уме галочку, я двинулся дальше.
И перешел туда, где продавались ковры. Тут было особенно оживленно. Народу — не пробьешься: все спорят, горячатся, бьют по рукам. Каждому покупателю хотелось бы иметь такое чудо у себя в доме, как эти ковры! Оно лежало, это чудо, прямо на земле длинной, изогнутой, красной дорогой. Любой цветник, любая весна померкли бы перед ним.
Рядом с ковроделами, разложив многочисленные мешочки с красками, сидели бухарские евреи. В какой-то степени, можно сказать — мои сородичи. Свояк свояка — видит издалека. Так что я, со своим житейским опытом, поспешил завязать разговор о мелочах. Один из них, Ицхак, — приветливый и добрый человек, — сказал мне, что я могу спросить здесь у любого мальчика, и тот ответит, что уважаемый Исхак таки что-нибудь понимает в красках. Так краска, полученная из марены красильной, может давать до 400 оттенков красного цвета. Марена растет в горах, и краски из нее не блекнут и не тускнеют на коврах века.
По ходу дела от него же я узнал, что заинтересовавший меня ювелир — иранский мастер, так называемый каджар. По имени Надир-усто. Все верно, на Кавказе, в Средней Азии, в Афганистане, в Пакистане и в Северной Индии, Иран считается главной цитаделью цивилизации. Сияющей вершиной.
А иранские мастера — самыми лучшими. Даже столь знаменитые в Дагестане Кубачинские мастера на самом деле — потомки выходцев из Ирана. А так же я узнал, где живет этот Надир-усто. Мало ли, что захочу прикупить, а сейчас денег нет. А я здесь проездом.
Там же, в центре базара, продавались и сладости. На столах, составленных в ряд, лежали груды колотой кунжутной халвы, прозрачного, как горный хрусталь, сахара нобат, пестрели горки самодельных конфет и леденцов.
В больших кастрюлях аппетитно белела густая медовая пена, и было много желающих отведать ее. Продавец деревянной лопаточкой черпал из кастрюли белопенное лакомство и накладывал его покупателю прямо на подставленную лепешку. Ням-нам! Ешь — не хочу!
Все продавцы сладостей были людьми веселыми, громогласными, отличного здоровья. На каждом — поверх одежды — длинный белоснежный фартук. Народ к ним так и валил. Наверно, каждый сельский житель покупал сладости обязательно и вез их в подарок семье. И все же продавцы громко расхваливали свой товар и зазывали к себе покупателей смешными шутками-прибаутками.
То тут, то там слышались их голоса:
Подходи, народ,
В свой огород.
Половина — сахар,
Половина — мед!
Однако, большое разнообразие! Здесь, на базаре, можно было встретить хлам, который давно уже вышел из употребления, и рядом с ним дорогие ковры, над которыми трудились туркменские дети, пока не состарились. За такой ковер можно купить дом, или стадо овец, или целое селение.
Нигде еще я не видел такого изобилия серебра, выставленного рядом с битой посудой и глиняными черепками. Золотые монеты разных времен и разных стран лежали грудами на простых тарелках, в глубоких нишах. Трудно было поверить, что в этих гниющих трущобах, с острым запахом разложения, лежат неисчислимые земные богатства.
Овощные ряды были выше всяких похвал. Щедрая южная природа одарила людей обильно в глазах пестрело от раннего овощного многоцветья и изобилия, свежие, аппетитные запахи заставляли сглатывать слюнки. По ходу дела я прикупил пучок нужной мне травки «йылан дамагы». Буду из нее варить себе настои и отвары. Очень актуально.
Ладно, какое-то общее представление о рынке я получил, особенно, что из пятидесяти бюстгальтеров можно соорудить целых сто приличных тюбетеек, пора и делами заняться.
Глава 8
Благопристойно вернувшись в свой номер, я занялся делом. Мое грузило кое-где уже обтерлось и золото сквозь краску местами просвечивало. Немного растворителя я привез с собой в аптечном пузырьке. Обтер грузило. Потом зажег свечку подкоптил краску, а потом снова снял налет растворителем. Пойдет.
Далее я положил золото в металлическую ложку и нагрел золото над пламенем свечи. Как только металл начал плавиться, я вытащил проволочную петельку. Чтобы не потерять и пылинки драгоценного металла, я тщательно вытер концы проволочки клочком газеты. Бумажку сжег в ложке и получившуюся золотую пылинку присоединил к основной массе и снова сплавил при помощи ложки. Готово.
Пора теперь вечерком нанести визит вежливости многоуважаемому Надиру.
В старом городе, помнившем
