и поговорить? Так же забываются пустые разговоры, прочитанные книги, фильмы. Стираются из памяти, не зацепившись. А есть что-то мимолетное, но оно остается навсегда. Прорастает в душе, крепнет и становится необъятным, заполоняющим собою весь свет. Кто-то помнит в деталях свой детский сон. Кому-то врезается в память событие или слово. И это навсегда. Доступно в любой момент и способно вызвать улыбку или слезы, радость или печаль. Что-то настоящее, хотя и давно ушедшее. И есть те самые воспоминания. Их хочется переживать снова и снова, возвращаться к ним, рассматривать. Как картину, как ролик, знакомый до последнего кадра. И эти воспоминания – жемчуг среди мусора.
О, как сладко вновь и вновь прикасаться мысленно к ним, к его шедеврам! Подушечками пальцев чувствовать бьющуюся венку на шее. Тук-тук, тук-тук! Сначала быстро – это адреналин разгоняет сердце, хочет вырваться на свободу. Потом «тук-тук» замедляется. Это уже препараты поют свою колыбельную, унося прочь из реальности, прочь от этого серого грязного мира. Они влекут за собой в невесомость, в блаженство, в вечность, покачивая на ласковых волнах.
Нет, он не делает ничего дурного. Он дарит им Бесконечность. Позволяет перейти черту, не став хуже. Ограждает от увядания, неизбежных проблем с телом. Каким бы совершенным ни было тело, оно конечно, его ресурс исчерпаем. Никогда никто не становится лучше с каждым прожитым днем. С той самой секунды, когда две клетки встречаются в темноте и влажности маточной трубы, начинается старение. Мы появляемся на свет, уже прожив часть жизни. И мало кому везет в зрелом возрасте оказаться чуточку лучше других. Прекраснее, совершеннее.
Грех не попробовать остановить бег времени. Пусть не для всех, не для большинства. Но для избранных. Для тех, кто этого действительно заслуживает. Придать им безукоризненный чистый вид. Показать остальным красоту. Такую красоту, которая недоступна им, оставшимся и обреченным ждать своего срока.
От этих размышлений всегда становится хорошо. Приятно сознавать, что ты делаешь в своей жизни нечто значимое. Нечто прекрасное. И это дает право считать себя выше всех остальных.
Жаль, что придуманные людьми слова никак не могут описать то, что он чувствует. Описать, рассказать, поделиться с другими. И какое это счастье – найти человека, которому ничего не нужно объяснять, который на твоей волне и чувствует то же самое.
Есть ли вообще еще один такой же человек? Или одиночество в толпе – это проклятье, расплата за дар видеть большее?
* * *
– Эти юнцы не могли сделать такое с двумя девушками. Да даже с одной Браун они этого не делали, – уверенно говорит Черный, выслушав доклад Тихомирова. – Изнасиловать могли, избить, ограбить. Могли бы раздеть и бросить посреди города. Не тот у них уровень, чтобы вот так живых людей вскрывать.
– Могли нанять кого-то. Она же унизила их лидера при всех. Такие типы не прощают подобного, – не сдается Витек.
– Это возвращает нас к тому, что и наказывать Алину он стал бы публично.
– Да в конце концов! Вы их адвокат, что ли? – психует Тихомиров.
Николай молча вынимает из дела крупную фотографию трупа и придвигает ее к оперативнику.
– Вот это – профессиональный разрез. Нанесен острым предметом с ограниченной шириной лезвия. Нанесен аккуратно и точно. Скорее всего, орудие убийства – скальпель. Вы много знаете гопников, которые пользуются скальпелем вот на таком уровне? Это не дно у сумочки вспороть, чтобы кошелек тиснуть. Тут выдержка нужна.
– Типа как у хирурга?
Катя до сих пор не вмешивалась в разговор, молча слушая мужчин.
– Типа как у хирурга, – кивает ей Черный и снова поворачивается к Витьку. – Этот убийца где-то держал девушек, убивал их, фотографировал и смывал с тел все возможные улики.
– Ну и зачем я тогда в тот бар вообще ходил? Надо было по больничкам тогда, – дуется Тихомиров.
– Потому что мы не знаем, где и как он выбирал себе жертв. Поэтому мы будем отрабатывать все версии.
Черный прикасается пальцами к снимку. Тихомиров, как зачарованный, смотрит на длинный разрез, снятый крупным планом. Для масштаба рядом лежит линейка, и от этого рана кажется еще страшнее. Витек хочет, но не может отвести взгляд.
– Что с маршрутом Браун от Гоголева? – переключается Николай на Смородинову.
– Ну… это… – теряется Катя.
«Вот дура! Соберись!» – приказывает она себе.
– Есть что-то? – Черный нетерпеливо поднимает бровь.
Смородинова мысленно дает себе пощечину.
– Да. Вот, смотрите, я отметила на карте весь маршрут Браун до точки, до которой ее можно отследить.
– Что это за точка?
– Остановка общественного транспорта. Я запросила видео с городской камеры, но она установлена на перекрестке, а это метров сто от остановки. Там не очень хорошо видны детали, но узнать Алину можно.
– К кому она села? Номер пробили?
– Нет, – Катя ведет подбородком. – Слишком далеко. Но это иномарка серого цвета. Таких на учете стоит даже не десять тысяч. Очень популярная модель. Мы с оператором не смогли отследить машину дальше.
– Регистраторы проезжавших мимо машин? Какие-то из них можно ведь опознать по номерам? Или у вас камеры ничего не видят?
– Почему вы мне предъявляете за качество городских камер?
– Серая иномарка – это вообще все, что у нас есть. Катька молодец, что хоть это откопала, – вступается за напарницу Тихомиров, наконец отодвигая от себя страшный снимок.
– Это ваша работа, – холодно отвечает Черный. – Найдите мне номер автомобиля, на котором уехала Браун. И еще. Мне нужен список всех врачей в вашем городе. Пробейте, у кого есть машина такой марки, у кого были проблемы с законом. Любые нарушения, даже административка. Мне нужно знать все.
– Педиатров тоже шмонать? – уточняет Тихомиров.
– И медсестер, пожалуй, тоже. Свободны.
* * *
– Вот козлина! – ругается Виктор, когда они возвращаются в свой кабинет. – Кать, ну ты чего?
– Ничего, – бурчит Смородинова, пряча глаза, из которых готовы пойти слезы.
– Ты из-за него, что ли?
Катя мотает головой. Если она сейчас просто раскроет рот, то слезы будет уже не остановить. Вот спрашивается, почему? Из-за кого? Из-за человека, которого она знает – знает ли? – несколько дней? «Какая же дура! Ведь можно было самой до этого додуматься», – корит себя Смородинова.
– Да пошел он, умник хренов! Ты домой собираешься? Подкинуть?
– Еще надо тут кое-что закончить.
– Как хочешь… Не загоняйся по Черному. Он того не стоит. И свалит отсюда, как только мы этого упыря возьмем.
* * *
Идти к незнакомым людям домой – привычное дело для следователя. Но идти к незнакомым людям в гости – это другое. Черный пару раз по дороге думает позвонить и отказаться, сославшись
