— Я ни на чем не настаиваю, — отвечает он равнодушно. — Ну и признаться, твоя интерпретация звучит несколько. ммм. расчетливо. Дело ведь не только в том, чтобы выбраться из леса.
— Неважно! — перебиваю его, вскакивая на ноги. — Мы не можем!
Дамир поднимается вслед за мной, явно забавляясь сложившейся ситуацией:
— Почему же? Разве не ты все время раздумываешь о моей анатомии?
— Не я! — едва не взвизгиваю. — Я не такая! Так нельзя! Я прилична девушка, вообще-то! Без пяти минут монахиня к тому же!
— Да-да, я знаю, — он примирительно поднимает руки, шагая вслед за мной. — Потому и не спешил говорить тебе. Но это вроде как необходимость...
— Ни за что! До свадьбы я. — осекаюсь, споткнувшись о какую-то ветку, торчащую из земли, и начинаю падать, когда меня вдруг подхватывают горячие руки.
Дамир не позволяет мне подняться, удерживая в своих руках, буквально навесу над землей:
— Все эти человеческие обряды — ничто, по сравнению со связью Архонта и его Источника. Так что, можно сказать, ты стала моей женой, когда прикоснулась.
Что он такое говорит? Ничего ведь не произошло толком. Ну, подумаешь, потрогала его маленько. Ну, поцеловались разок-другой, что же теперь сразу женами всех величать?
Он улыбается, бессовестно подслушивая мои мысли:
— Ты ведь тоже это чувствуешь? — спрашивает, изучая мое лицо, и словно невзначай поглаживая мою спину под тонкой рубашкой. — Взаимное притяжение, которому просто невозможно противиться.
Мотаю головой, понимая, что все без толку.
Он усмехается, явно отыскав интересующий его ответ в моих ощущениях:
— Я слышу. Знаю. Чувствую его каждой клеткой своего тела, стоит прикоснуться к тебе. Словно моя собственная тяга к тебе усиливается во стократ. Теперь это никогда не разорвать. Ты навечно моя.
Слушаю его с открытым ртом, чувствуя, как глаза начинают из орбит вываливаться. А на заднем плане моего несколько воспаленного сознания начинают играть свадебные фанфары, а вслед за ними и марш Мендельсона.
Так, ну-ка тихо там!
Выкручиваюсь из его крепких объятий, едва снова не рухнув на землю. Ну, уж нет, погодите-ка! Я что ли товар какой, чтобы кому бы то ни было принадлежать?
Хватит с меня! То мама, то монастырь! Я ведь не вещь!
— Успокойся, — едва не смеется. — Я говорю лишь о необратимости. Но я не стану ничего делать, пока ты сама не захочешь. Это, во-первых. А во-вторых, на мой взгляд, ты еще как-то уж слишком юна для меня, — пожимает плечами и возвращается к костру. — Так что я решил пока не торопиться с твоей активацией.
Так. Что-то я не поняла. Это в каком смысле?
— В том смысле, что пока что мы сохраним твою добродетель до лучших времен. Дозреешь маленько, а там и посмотрим. В лесу весьма недурно, — буднично говорит Дамир, будто мы обсуждаем прогноз погоды, — да и не думаю, что у Адены хватит сил слишком долго удерживать иллюзию в голове себеподобного.
Он поднимается и, обойдя меня стороной, скрывается за домом.
Что-то я опять ни черта не поняла? Так секса не будет? Ой!
Не, не то, чтобы я хотела! Я к тому что, как можно подобное планировать, словно деловой ужин?! Сейчас мне удобно, потом неудобно! Сейчас хочу, потом не хочу! Это что еще такое?
— Если закончила негодовать, — рядом снова возникает Дамир, и я едва не подскакиваю на месте, — на углу дома стоит ведро воды. Умывайся. Завтракать пора.
Он кивает на небольшое ведерко в паре шагов от меня, и ставит черпак с ежевикой на бревно, что служит нам лавочкой. Добавляет несколько ягод в котелок, а затем выливает содержимое алюминиевую чашку.
Послушно иду умываться, понимая, что лучше этот разговор, — и даже помыслы о нем,
— не продолжать.
Лицо саднит от прохладной воды. И, похоже, не только из-за царапин. Думала, со стыда сгорю от его беспринципных речей.
Отмываю руки, измазанные в ежевике, мечтая о том, чтобы поскорее поесть и пойти побродить по лесу в поисках водоема, чтобы полностью помыться. Заодно останусь наедине со своими мыслями. Надеюсь, хотя бы расстояние способно отключать эту нежелательную трансляцию?
— О чем же тебе таком нужно подумать, что спрятаться хочется? — усмехается Дамир, даже не поворачиваясь ко мне, когда я уже подхожу к костру. — Решила взвесить удобно ли тебе? Или неудобно?
Ой, боже, он опять об этом?!
— Все-все, молчу, — смеется он, похлопывая по бревну рядом с собой, приглашая присесть.
Вздергиваю подбородок, и усаживаюсь на самый дальний от него край. Он поворачивается явно недовольный моим решением. Глаза сверкают, словно грозовое небо с красноватыми молниями. До меня наконец доходит, что все это время это было вовсе не отражение моих волос.
Вижу, как на его лице начинают играть желваки. Чувственные губы размыкаются, словно он готов зарычать. Взгляд исподлобья вынуждает меня покрываться холодным потом.
Пугающе красиво...
— Надеюсь, ты догадываешься, что я мог бы взять силой то, что по праву принадлежит мне? — грозно спрашивает он. — И да - ты моя собственность с того самого момента, как своими собственными руками нарушила запрет. Думаешь, мне нравится быть зависимым от хрупкой смертной?
Чего это он?
Мурашки пробегаются по спине. Неприятные такие мурашки. По левой стороне. Такие возникают только когда мне страшно.
— В таком случае не стоило меня спасать. И я бы умерла до того, как вызвала в вас эту зависимость! — может и глупо, но пытаюсь не подавать вида, что он меня напугал. — Зачем теперь говорите об этом? Хотите меня припугнуть?
Хмурится, словно борясь с собой:
— Нет, — опускает голову. — Как раз этого я хотел меньше всего.
Примирительно протягивает мне кружку с отваром, и неожиданно улыбается:
— Хотел, чтобы ты отметила мое благородство.
— О, как благородно! Я польщена, что вы не прибегаете к насилию, — не удержавшись, язвлю я, однако кружку из его рук все же принимаю. — Что здесь?
Теперь уже с сомнением киваю на чашку.
— Местный чай. Он растет на склоне холма. Еще мелисса и мята. Немного чабреца, — бормочет Карабас, пристально изучая свою обувь.
— Вам стыдно? — выпаливаю я свою неожиданную догадку.
— Не стыдно, — ровно отвечает он. — Этот дискомфорт другого рода...
— Я хочу знать! — требую, рассчитывая на то, что он подчинится.
Так и есть. Он стискивает зубы, бросая на меня гневный взгляд:
«Я словно теряю контроль рядом с тобой. И мне это не нравится», — звучат в моей голове его мысли.
Тогда как вслух он добавляет:
