стараясь не выпускать из виду полукруглой площадки перед фонтаном, где уже вышагивал Курашов.
Когда тот начал сверять свои часы с часами прохожих, Облучков усмехнулся, выждал еще немного и направился на рандеву.
Он шел, шаря взглядом по гуляющей и спешащей публике, словно и не видел Курашова, который, заметив приближающегося коллегу, опустился на скамейку и принял беззаботную позу. Его волнение выдавал лишь острый, энергично покачивающийся носок туфли на высоком, не по возрасту, каблуке.
Наконец он сделал вид, что отыскал Облучкова в монотонном, но быстром потоке служащих, выплеснувшихся из близлежащих учреждений. Облучков же продолжал близоруко щуриться и смотреть мимо.
– Евгений Юрьевич!
– Михаил Федорович!
Оба восклицания были произнесены на одной восторженной ноте, словно встретились два старых, добрых, не видевшихся тысячу лет друга.
Курашов не удержался, упрекнул:
– На двадцать минут опоздали.
– Я заранее извинялся, – приподнял плечи Облучков. – Час пик…
– Я не в претензии, сам только объявился, тоже автобус прождал… Ну что, прогуляемся?
– Можно, – согласился Облучков.
Оказавшись в аллейке, скрытой от посторонних глаз густым кустарником, он суетливо сунул руку в нагрудный карман, извлек сложенную вчетверо двадцатипятирублевую купюру, великодушно возвращенную водителем такси, подал Курашову:
– Возьмите, Михаил Федорович, таксист только трешку взял. Я же близко живу… Утром вспоминал, вспоминал, еле вспомнил, откуда у меня эти деньги…
При этом лицо у Облучкова стало таким виноватым, что Курашов не удержался от смеха:
– Бросьте вы, Евгений Юрьевич!
– Нет… я так не могу… возьмите.
– Считайте это задатком.
– Нет… не могу… Ничего не сделал, а задаток. Вот когда помогу, тогда… Вы уж извините меня, но… не ставьте, пожалуйста, меня в неловкое положение, я теряюсь…
Курашов посмотрел на него как на окончательно выжившего из ума вследствие похмельного синдрома, трубно вздохнул и забрал деньги. Такая, пусть и похмельная, щепетильность вызвала у него двоякие чувства. Конечно, хорошо, что этот рохля много не запросит, но ведь и дело-то с подобными придурками-меланхоликами опасно иметь. Лучше от них подальше держаться, а то совесть заест этакого, глядишь, и понесся в контору, рядом с которой стенд уставлен: «Их разыскивает милиция».
– Вы, Евгений Юрьевич, хотели сообщить мне какие-то неутешительные сведения? – напомнил Курашов.
Облучков потупился:
– Как вы знаете, вагон к нам не поступал. Я на станции справился. Оказалось, его переадресовали.
– Как переадресовали? – вырвалось у Курашова. – Куда?
– На кабельный завод… Насколько я понимаю, возвратная тара им и предназначалась. Вот и отправили по назначению…
– Точно? – нахмурился Курашов.
– Абсолютно, – кивнул Облучков. – Сам на станцию ездил.
– Кто переадресовал, узнали?
– Говорят, вроде наше монтажно-наладочное управление.
– Кто именно?
– Сказали, как обычно…
Уже начиная раздражаться недотепистостыо коллеги, Курашов довольно резко спросил:
– А кто у вас обычно занимался этим?
– Обычно? – захлопал глазами Евгений Юрьевич. – Обычно Ефимов.
– Что же вы все как следует не узнали! – морщась, воскликнул Курашов.
Облучков искренне удивился:
– Да у них там черт ногу сломит и не заметит! Я туда приехал, такая круговерть! Водители, экспедиторы, приемо-сдатчики! Все с бумагами, все торопятся, всем быстрее надо, орут, галдят! Тетка и припомнить-то толком не могла, кто переадресовал. Хочешь, говорит, ищи документы. Глянул я… Это надо человек пять посадить за месяц, может, и перелопатят…
Этого он мог бы и не рассказывать Курашову. Тот и сам знал, как нелегко при таком грузообороте и в таком количестве бумаг на грузы отыскать нужную.
– Но то, что вагон переадресован, точно? – спросил Курашов.
– Сто процентов. Под конец она вспомнила про какого-то мужика, который с утра собирался раскредитовать вагон, а вечером прибежал и стал умолять, чтобы переадресовали.
– И на том спасибо, – хмуро проронил Курашов, с отчетливостью осознав, что этому рохле можно и не давать ничего, не облезет.
Облучков словно прочитал его мысли!
– Вот видите, толком я вам и не помог… Поэтому вы мне ничего и не должны… Спасибо за вчерашнее.
– Ну что вы! – возмущенно проговорил Курашов, для вида доставая бумажник и роясь в нем.
– Нет, нет! – удержал его руку Облучков. – Даже не думайте!
Еще немного попрепиравшись, Курашов оставил деланные попытки рассчитаться за услугу и разочарованно улыбнулся:
– Как хотите… Большое вам спасибо. Говорю это как коллега коллеге. Завтра домой отправлюсь. Если закинет судьба в наши края, с меня причитаются дары Таджикистана.
Облучков, видя, что его сообщение не совсем удовлетворило Курашова, подумал, что никуда тот в ближайшие дни не уедет, а про дары Таджикистана и вовсе загнул. Вряд ли он захочет когда-нибудь с ним встречаться. Тем не менее разулыбался Облучков самым радушным образом:
– Непременно воспользуюсь вашим приглашением…
ГЛАВА 24
Расставшись с Курашовым, Евгений Юрьевич отыскал телефонную будку, огляделся для верности, вошел.
– Шелехов! – раздался в трубке сердитый голос.
Облучкову сразу представилась серьезная физиономия институтского друга. Маленькие глазки юрисконсульта озорно блеснули, не здороваясь и не представляясь, он удивился в трубку:
– А ты чего такой смурной?
– Куда вы звоните?!
– В шахматы давно не играл? – продолжал допытываться Облучков.
– Ты, что ли, Женька?! – не меняя интонации, буркнул Шелехов.
– Я-я-я… – довольно протянул Евгений Юрьевич. – Здорово!
– Здорово… Давай говори быстро, чего хотел?
– В шахматы тебя надрать хотел.
– Ты? Меня?!
– Сомневаешься?
Шелехов хохотнул:
– Когда-нибудь тебе это удавалось?!
– Всегда, – гордо сказал Облучков. – Я жуть как сильно играю!
– Не смеши… Мой аппарат стал красным от стыда за твое хвастовство! И вообще, не мешай работать, у меня человек сидит.
– Скоро же восемь!
– Все, – сухо сказал Шелехов, – до встречи.
Сознавая, что старый друг вот-вот положит трубку, Облучков торопливо произнес:
– Виктор, зайди ко мне сегодня. Обязательно зайди. Есть для тебя кое-что, кроме шахмат. Это кое-что связано с твоей профдеятельностью.
Послышалось сосредоточенное сопение, потом Шелехов коротко бросил:
– Буду в начале десятого. Все.
Дома Облучков с порога сообщил:
– Пап! Витька Шелехов зайдет!
Отец, шаркая спадающими шлепанцами, вышел в прихожую, взглянул поверх очков:
– Одноклассник твой? Ты с ним, кажется, на факультет журналистики поступал? Ты засыпался на сочинении, а он поступил?
– Вечно ты всех путаешь. Я с Вовкой Степановым поступал, он сейчас в Минске, в БЕЛТА работает.
– Разве? – удивился отец. – Ты ничего не путаешь?
– С Витькой я в юридическом учился.
Отец мгновение вспоминал, потом закивал головой:
– А-а-а!.. Капитан милиции! Маленький такой, занозистый. Помню, помню… Он в шахматы проигрывать не любит.
– Он вообще не любит проигрывать, – подтвердил Облучков и попросил: – Чайку бы поставить?
– Давно уже скипятил, в термос залил.
– Сам-то ужинал?
– Тебя ждал. Одному скучно…
– Потерпишь до Витькиного прихода?
Отец постоял в задумчивости, словно прислушивался к происходящим в желудке процессам, и согласился терпеть не только до прихода Шелехова, но и до утра.
Ждать утра не пришлось. Шелехов позвонил в
