перекладину и связали Иране руки за спиной. Подошедший Тури молча кивнул, веревка натянулась, и руки девушки вздернулись вверх. Согнувшись пополам, тело Ираны оторвалось от земли и повисло в мучительной вывернутой позе.
— Ты знаешь, что сейчас будет, ведьма? — Пальцы Ингварсона подняли подбородок девушки, и безжалостный взгляд вонзился ей в лицо. — сейчас я разведу под твоими пятками костер и буду жарить тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне, кто это сделал.
Ирана молча закрыла глаза, и Тури, зло прорычав «упорствуешь», кивнул своим парням. Те торопливо насобирали дров и сложили их под висящей девушкой.
Стукнуло кресало, задымился трут, и первая искра упала на сухой хворост. Языки пламени зализали собранные дрова, и по лицу Ираны пробежала мучительная судорога. Вокруг все замерли и с жадным любопытством уставились на разгорающийся костер, но в этот момент чья-то нога одним ударом разметала дрова и загасила пламя.
Глава 10
Головы всех присутствующих вскинулись на человека, посмевшего встать на пути правосудия, а Ольгерд, полоснув ножом по веревке, поймал обмякшее тело девушки. Его взгляд столкнулся со злым бешенством в глазах Ингварсона и не уступил.
Ощерившись, Ольгерд прорычал как загнанный в западню зверь:
— Это моя женщина!
«Жатва, жатва, жатва!» — Яростно застучало в голове, и закипевшая кровь покатилась по жилам. Рука Ольгерда для убедительности легла на рукоять ножа, и он повторил. — Это моя женщина, и только я решаю жить ей или умереть!
Семеро бойцов Тури подтянулись поближе к старшему, и тот, еле сдерживаясь, процедил:
— Твоя женщина обвиняется в убийстве наших товарищей, в убийстве конунга! Ее следует допросить огнем и выяснить, причастна ли она к этому гнусному преступлению.
Ольгерд посмотрел на побелевшее лицо Ираны, на ее закрытые глаза и произнес тихо, но уверенно.
— Она не виновна!
— Откуда тебе знать⁈ — Тури окончательно взъярился. — Она матерая ведьма, а ты слишком глуп и самонадеян!
На лице парня прорезались глубокие волевые морщины.
— Я утверждаю — она не виновна! Если кто-то считает, что я лгу, то все мы знаем, как следует поступить по законам Руголанда. Божий суд всегда выберет правого!
В голове Ингварсона закрутились противоречивые мысли. Первым порывом было бросить зарвавшемуся юнцу вызов и покончить со всем разом, но тут почему-то вспомнился Тонгвар Улиссон и его страшная смерть без меча в руке. «Этот парень не прост! Ой как не прост! — Промелькнуло в сознании Тури, и давление в 'бурлящем котле» начало спадать. Он уже достаточно пожил на свете и многое повидал, чтобы справедливо посчитать такое воспоминание предупреждением судьбы. Тем более стоило лишь немного остыть, как здравый смысл подсказал ветерану, что теперь после смерти Рорика перед ним не просто мальчишка, а последний прямой потомок Хендрикса, за убийство которого спросят так строго, что никакой божий суд не послужит оправданием. Бешеная горячка отступила, а когда в дело вступал разум, старый опытный вояка Ингварсон превращался из бесстрашного воина в расчетливого торгаша. Он чуть замялся, прикидывая, как выбраться из столь щекотливого положения без урону для себя и законов Руголанда. Порывшись в памяти, Тури попытался отыскать хоть один похожий случай, и тут ему на ум пришло старинное сказание о конунге Рогнарсоне. В нынешней ситуации оно подходило как нельзя лучше, и, сменив тон, Ингварсон произнес:
— Раба, посягнувшего на жизнь хозяина, надлежит казнить. — Тут он не смог удержаться от назидательной нотки в голосе. — Если неизвестно кто из рабов измыслил худое, то надлежит казнить всех рабов — так гласит закон Руголанда. Но!.. В старой саге о Рогнарсоне говорится, как однажды ночью Оллердан забрал жизнь конунга и всех ближников его, дабы души их смогли попасть на пир павших героев. Великий и всемогущий бог сделал это лишь потому, что пришелся славный конунг ему по нраву, и захотел Оллердан послушать о небывалых подвигах из уст самого Рогнарсона. — Тури перевел дыхание и, выдержав паузу, продолжил. — Остальная дружина, найдя утром тела конунга и сподвижников его, решили умертвить всех рабов и женщин, посчитав их виновными в смерти своих товарищей, но Ролло старший сын Рогнарсона велел им не делать этого. Взяв меч отца и приняв на себя титул конунга, Ролло испросил Оллердана о случившемся, и тот поведал, что ни рабы, ни женщины не виноваты, что оставили витязи мир земной по его божественной воле. Воины поверили Ролло, ведь всем известно, что конунги общаются с богами, так же как и то, что Оллердан и сам Рон Громовержец частенько передают волю свою через уста конунгов.
Тури замолчал, уставясь на парня, и тот даже немного растерялся, не улавливая, что ветеран хочет донести своим рассказом. Выступив против старшего, пойдя в разрез с законами Руголанда, Ольгерд ждал и готовился к неизбежному столкновению. Решив не отдавать Ирану, он перешел черту, и сейчас все что он мог слышать было лишь неистовый бубен и грохот в висках: «Жатва, жатва, жатва!»
Видя, что парень застыл в ступоре и в предложенную «щель» сам не полезет, Ингварсон решился пойти напрямую.
— Ты хочешь, чтобы твое слово весило тяжелее законов Руголанда и готов сражаться за это. Мы все здесь помним судьбу Тонгвара Улиссона, и возможно, ты сумеешь одолеть меня, но следом за мной тебе придется убить и их всех. — Тури обвел взглядом семерых охотников. — А потом тебе придется сражаться с каждым руголандцем, которого ты встретишь на своем пути, потому что любой из них обязан будет покарать преступника, вставшего против закона. Даже если ты выживешь, то все равно станешь изгоем и никогда не сможешь вернуться на родину. Ты готов к этому?
Понимая, что ему подсказывают выход и не в состоянии понять какой, Ольгерд буквально прошипел сквозь стиснутые зубы:
— Мне все равно! Женщину я не отдам!
Один из охотников нагнулся к Тури и прошептал:
— Парень не в себе. Если завяжемся, то крови много будет. — Он замолчал, прикидывая что-то про себя, а затем спросил. — Может стрелой его взять, как мыслишь?
Рука охотника потянулась за спину к луку, и в этот момент Ингварсон уловил как напружинилось готовое к броску тело Ольгерда. Опять вспомнилась смерть Улиссона и три его промаха. — «Три раза ведь бил в упор и ни разу не попал!» Какая-то слепая уверенность появилась в душе старого воина, что его жизнь и жизнь его семерых бойцов сейчас висит на волоске.
