хотел рассказать тебе жалостливую и драматическую историю своей жизни, чтобы ты расчувствовалась и согласилась отдать урну психам из «Некрономикона».
– Манипулятор.
– Нисколько. Я ведь передумал.
– Это тоже манипуляция, только не жалостью, а искренностью.
– Если вдуматься, всё манипуляция. Ты пойми, Ангел, нет никакого царства. Эти некрономиконцы, они не в себе, но с ресурсами. Нам будет хоршо на юге. Кайфанем.
Ангел вскинула ладонь и загнула два пальца. Я уставился.
– Pax Vobiscum. Это что за символизм?
– Это, я считаю, твои попытки мной манипулировать.
– Как театрально. Я не пытаюсь манипулировать, я просто реалист.
– Реалист? То есть ты считаешь, что полные психи могли внедриться в МУР, ФСО и организовать три нападения?
– Гитлер Третий рейх организовал. Скажи еще, что он не полный псих. Мне сложно с тобой спорить, потому что в царство можно верить или не верить. Аргументы разума тут как член импотента – неприменимы.
– Допустим. Но почему бы не рискнуть? Представь только на одну секундочку, что это правда. Ты же фантазер, тебе это ничего не стоит. Нева под рукой. До Черного моря мы доберемся за двое суток. В ту же Гагру. «Дьявол наденет вериги»…
– И погибнет смерть… Чушь. Что это вообще такое – Тысячелетнее царство Христа?
– Это библейское пророчество. Гибель первородного греха. Новый Эдем.
– Что такое Новый Эдем? Чем он отличается от старого?
– Я не знаю.
– А гибель первородного греха? Это как на практике будет выглядеть?
– Я не знаю, Олег. У меня нет ответов. Может, надо просто высыпать прах, и мы всё узнаем?
– Я понимаю, тебя перепахал рехаб, но нас могут тупо убить. Да и что это за радость – Новый Эдем? Все хорошо всегда будет? Стагнация у корыт благодати? Нафиг.
Брови Ангела уползли вверх. Такое обиженно-удивленное лицо сформировалось, как у красивых семилетних детей, когда им сказали, что Деда Мороза нету.
– Подожди. Ты бы отдал им урну, даже если бы царство было правдой?
– Отдал бы. Мир полон контрастов, тем и хорош. Никому не позволю стырить мои контрасты.
– Это не контрасты, это муки.
– Пускай. Без мук мои оргазмы будут не столь ошеломительны.
– Иногда мне кажется, что кроме оргазмов тебя вообще ничто не интересует.
– Ангел, ты послушай нас со стороны. Это ж просто уши мнутся! Давай так – пока мы не поссорились, прекратим этот разговор, я схожу в магазин, мы поужинаем, а утром, когда мужики прилетят, мы все вместе решим, как нам быть дальше. Идет?
– Иди.
– Что?
– Иди в магазин.
Сухо так уронила. Чертов Христос. Воскрес бог знает когда, а все равно умудрился влезть в наши отношения.
Я молча вышел из номера. Вечер обещал быть прохладным, если не ледяным. И это я не о погоде. Погода как раз нормуль была. Для Питера. Питерок-хипстерок. Фиг сыщешь продуктовый в центре города. Это как шаверму в музее искать. Знаете, как они Грибоедовский канал называют? Грибонал. Характерное такое словечко. И креативное, и циничное, и извращением отдает. Чисто питерское. Ну, мне так кажется. Что ни возьми, кроме физики с математикой, все кажется. Сейчас, например, мне кажется, что надо силой отобрать идиотскую урну у Ангела и отвезти ее в крематорий. Если они все под колпаком, некрономиконцы ее мигом обнаружат. Всяко ведь потеряют к нам интерес. Нахер мы им сдались без урны? Или в отместку забарагозят? Силой отнять… Отнять-то отниму, но Ангела потеряю. Обидно, досадно, да может, ладно? Нифига не ладно. Представил свою житуху без нее и замер посреди Невского, как чурка. А с другой стороны – зато живой останется. А я останусь? Вот – любовь. Любовь, например. Хотя слово уставшее. Можно отобрать урну, потерять Ангела, но сохранить ей жизнь. А можно урну не отбирать, биться изо всех сил, подвергнуть жизнь Ангела риску, но быть с ней до конца. И там любовь, и тут любовь. Этих любовей, как гондонов в аптеке, – на любой хер, то есть ситуацию. Стоп-хали-хало! А если не про Ангела, если сразу про царство?
Про царство я не смог. Белый шум в башке. Даже для меня это слишком ненормальная тема. Кафешку недорогую нашел. Блинчиками с кофе на вынос затарился. Надо сладкое жрать, когда жопа, чтобы хоть в животе радость была. Толстухам бы не рекомендовал, а так в жилу. Утром всё порешаем. Скарлетт О’Хара, блин. «Я подумаю об этом завтра». Может, Фаня что пробросит. От Савраса хрен дождешься. Вернулся в номер. Ангел мимо смотрит. Неприятное чувство, будто ты уже умер. Поели молча. Сполоснулся. Вздрочнуть думал. Не стал. На хер всё. Легли. И Христос между нами. Вроде миф, а разделяет шибче правоты. Ангел, шепчу, Ангел… Молчит. Так и уснули. Заколоченными.
Утром проснулся, рукой поелозил, ногой поелозил не знаю зачем, всегда так делаю. Не должен мозг быстрее тела просыпаться, не барское это дело. Ангела нет. И рукой нет, и ногой нет, а потом и глазами нет. И вода в душе не льется. К рюкзаку кинулся. Денег нет. И урны тоже нет. Ушел Бориска на Ангеловых ногах. Закурил. На Неву пошла, прах развеивать. А некрономиконцы где? А хер его знает где. Завалят, и вся недолга. Я им завалю. Я им, чепушилам, так завалю, кишки свои жрать будут. Очень меня этот финт Ангельский ошеломил. Сама решила, сама поперла. К Севе побежал. Он с вечера как завалился, так и дрых. Рулем рулить, это не на заднем сиденье трындеть. В дверь забарабанил. Сева, ору, одевайся бегом, заводи мотор, Ангела надо спасать! Сева забегал. Я тоже забегал. Сева на месте, я – вниз. Слетел и в Савраса врезался. Фаня с ним. Братан, орет. Хуян, говорю. Ангел на Неву ушла – прах развеивать. Завалят ее сектанты. Тут Сева ссыпался. Вылетели. Запрыгнули в мотор.
Сева: Куда?
Я: На Неву.
Сева: Куда именно?
Я: Не знаю. Едь к Неве, там решим.
Поехали.
Фаня: Это как иголку искать.
Я: Предлагаешь не искать?
Фаня: Позвонить.
Я: У нее с Москвы телефон выключен.
Саврас: В транс ныряй, чуйка выведет.
Нырнул. Пелена заволокла периферию. Влево езжай. Дальше. Не туда. Назад. Теперь вправо. Не туда. Влево. Прямо. Еще. Не туда. Сука. Назад вернись. Похер на двойную. Дальше. Поворот. Вперед. Не туда. Минут пятнадцать кружили. У Невской губы нашли. К реке идет. С урной. Не развеяла еще. Пешком добиралась. Выскочили. Не мы одни. Два «мерседеса» с другой стороны подлетели. Нас сразу «срисовали». Сева, ору, под машину! Фаня в транс прыгнул. И Саврас. Четверо к нам побежали, четверо – к Ангелу.
