раз в башке пронесется, ух. Тут тоже. Едва глянул и сразу вижу – щас на колени брошусь, джинсики стяну, повалю, и в мякоть нежную, и руками шарить, конвульсивно, в предынфарктном восторге. Люблю восторг. Некоторые говорят – какой восторг, боже мой! Нихрена. Искать его надо. Добывать. Нюхать. Жамкать. Мять. Чувствую – еще чуток, и сорвусь пружиной. Тишина такая. Молчим оба. Как незнакомые. Тут телефон затренькал. Посмотрел на автомате. Федор Фанагория. И не взять нельзя, и взять невозможно. Взял.
– Излагай, Фаня.
– Это фарш, Олежек.
– Саврас в порядке?
– Водку пьет. Бог миловал.
– Не томи.
– Даже не знаю, как такую дичь говорить.
– Как есть, так и говори.
– Я не бухой.
– Я слышу.
– Просто помни об этом.
Ангел пережила разочарование и подошла ко мне. Я включил громкую связь.
– Ты на громкой. Ангелу тоже надо знать.
– Привет, Ангел.
– Привет, Фаня.
– Как погода в Питере?
– Ты издеваешься?!
– Нет, Олег, я волнуюсь. Короче, расклад такой. В нашем государстве есть тайная организация «Некрономикон».
– Что за дичь?
– Не перебивай. Организация крутая. Там и фээсбэшники, и политики, и кого только нет, связи на самом верху. У этой организации есть книга. Одноименная. В этой книге каким-то мудаком записано пророчество. Приблизительно звучит оно так: «Когда прах горца, рожденного в восьмидесятом году на излете зимы, будет развеян над Понтом Эвксинским, Свинцовой рекой и Артанской столицей, наступит Тысячелетнее царство Христа, дьявол наденет вериги, и погибнет смерть».
Секунд пятнадцать мы с Ангелом молчали. Потом я заржал. Ангел прыснула в кулак.
– Погодь, Фаня. Что за херня? Я понял, ты не бухой, ты под гашиком!
– Нет. Они в эту хрень верят. Саврас мужику все ногти вырвал и паяльник в жопу совал. Не мог он это сочинить. Он же, блин, не Толкиен.
– Ладно. Допустим, есть какой-то шизанутый «Некрономикон». Масонская ложа с русским вывертом. Мы-то здесь при чем?
– А при том, что они контролируют все крематории. Даже множить их не дают, чтобы проще было контролировать. Поэтому, кстати, в Перми крематория и нет. Когда вы урну забрали, за вами пустили хвост. Вас еще на мосту дистанционно прослушали. Бориска по всем параметрам подходит. Родился в восьмидесятом году в конце января. Вокруг – ну, не вокруг, но близко – Уральские горы, стало быть – горец. А тут еще вы в путешествие собрались. Следи за мыслью. Столица Артании – Москва, Свинцовая река – Нева. Про Понт Эвксинский, думаю, не надо объяснять.
– Черное море. Чё им надо-то, этим придуркам?
– Им нужен Борискин прах. Урна. Чтоб царство Христа не наступило.
– Это ж сюр, Фаня!
– И фэсэошники сюр? И на вокзале? И опера из МУРа? Мужик, которого Саврас пытал, точно был настоящим.
– Ладно. Они спятили и настроены решительно. Но за каким хером они нас с Красной площади выпустили?
– Я подозреваю, что «Некрономикон» – это не государство. Отправили пятерых спецов, любому бы хватило. Резерв не предусмотрели, да и зачем он нужен? Они же не знали, что ты от пуль умеешь уворачиваться.
– Теперь знают.
– Теперь знают. И больше недооценки не будет.
– Тогда надо отдать им урну и валить нахер. У нас тут свое офигенное царство, так ведь, Ангел?
Ангел промолчала и отошла к окну.
– Олег, ты здесь?
– Ну.
– Не факт, что они вас отпустят. Психов религиозных хрен просчитаешь.
– Что предлагаешь?
– Мы с Саврасом билеты до Питера взяли. Ночью вылет. Утром будем у вас.
Я растрогался. Друзья все-таки. Братья. Сам хотел попросить. От души душевно в душу. Фигли…
Помолчали.
– Сам знаешь, Фаня.
– Конечно, знаю.
– Жду. Адрес эсэмэской скину.
– Отбой.
Я сбросил вызов и повернулся к Ангелу. Подошел. Обнял. Зарылся носом в кудряшки.
– Вот и всё. Щас мужики прилетят, отдадим урну этим мудакам, и в Гагру.
Неожиданно Ангел высвободилась.
– Не отдадим.
– Это почему?
Ангел замялась, а потом тихо сказала:
– Вдруг царство Христа действительно наступит?
Я сел на кровать и закурил. Наметился ахтунг. Лучше б она снова про мою биографию заговорила. Если бы передо мной сидела не Ангел, а какая-нибудь Вера (не знаю, почему Вера, наверное, потому что Христос), я сказал бы: а какого хера, барышня, дурковать будем – если что и наступит, то моя нога тебе на голову. Жестко. С Ангелом этот трёш-мёш не канал. Знаете, есть Колька, а есть Николай Петрович, хотя они ровесники и в одном цеху мантулят. Схожие расклады. Мало того, что она в православном рехабе тусовалась, так еще и равнозначна. Ну, мне равнозначна. Обычно я всех подавляю, даже стриптизерш, а уж они альфачей повидали. А тут… Поэтому и прикипел. Ну, не только поэтому. Херня какая! Я ведь всю эту чушь думаю, чтобы не думать, как Ангела переубеждать. Теология, мать ее ети! Вера. Опять Вера. Первая же Вера, которую я встречу, получит по жопе. Вера, Верочка, Веруня!
Я усмехнулся. Дурак. Ангел среагировала. Умеет она ловить нюансы. Не девка – а Полиграф Полиграфыч. Не в смысле псина, а в смысле детектор моих настроений.
– Олег, что молчишь?
– Еще спроси, почему я усмехаюсь.
– Почему ты усмехаешься?
– Я немножко попинал вяз…
– Совсем немножко.
– Немножко. А перед тем, как я его попинал, ты просила меня рассказать о себе.
– Я помню. Созрел?
– Шерри-бренди, все лишь бредни, Ангел мой. Биография моя причудлива и обширна, поэтому я буду выдавать ее порционно, чтобы не искалечить твою ангельскую психику.
– Мне лечь?
– Если ты ляжешь, диалог вообще не состоится. Слушай. Детство мое…
Я завис. План был такой – сманипулировать биографией, надавить на жалость, чтобы вызвать правильный эмоциональный фон, в присутствии которого я бы смог убедить Ангела вернуть эту клятую урну психам из «Некрономикона». Детский дом, бла-бла-бла, Русский остров, бла-бла-бла, спецназ ВМФ, бла-бла-бла, наемный убийца, бла-бла-бла, покаяние, бла-бла-бла, завод, Бориска, Ангел. Длинное пыльное предложение.
– Ангел, хочешь начистоту?
Ангел прищурилась. Она это умеет. Некоторые так щурятся, что прямо гнусь на лице, а у нее, наоборот, глаза как бы светятся сквозь щелочки. Везде у меня щелочки.
– Разве у нас было как-то иначе?
– Не было. Это как со свежестью. Первая, вторая, третья. Сейчас – первая.
– Ням-ням.
Пошлость полнейшая, но у Ангела это «ням-ням» получилось не пошло, а жутко сексуально. Вот что я за человек? Ответственный момент, а мне лишь бы… Я насупился. Я всегда что-нибудь с лицом делаю, когда, например, хочу на похоронах заржать или невесту трахнуть на чужой свадьбе. Мимика на меня как-то влияет. Это как с наркошами – чтобы бросить, надо окружение поменять. А тут лицо.
– Олег, я готова к чистоте.
– Лови. Я
