еще не забыло, как в 1941-м город жестоко бомбили немецкие «юнкерсы» — их целью были склады с советским химическим оружием. С тех пор даже прыщавые подростки понимали: случись крупная авария на местном «оборонном» заводе — жертв в Дзержинске будет поболее, чем в Чернобыле...
Поначалу Чиж стоял в стороне от сочинения песен: «Я не умел писать на заданную тему. У меня сразу руки опускались. Я не понимал, как это можно сделать».
Помочь группе вызвался Юрий «Йорган» Киселев, общий приятель и несостоявшийся барабанщик. Это был человек из породы шукшинских талантливых «чудиков», которыми славится российская глубинка.
— А так он — Маяковский! — говорит Баринов. — Приносит текст и начинает его читать — громко, с чувством. Потом обязательно поинтересуется: «Ну как?..»
Что ж, тексты подходили для «хэви» просто идеально — «звездные войны», ядерный апокалипсис, страшилки с ведьмами и вурдалаками. Вдобавок Йорган выпекал куплеты, как блины. По дороге с репетиции он раскрыл Чижу свой секрет: «Прихожу домой, ставлю бобину с какой-нибудь западной песней, и в этой ритмике пишу свои стихи».
— А ты, когда читаешь, не врубаешься — ну текст и текст... — изумляется Чиж. — А Юрка тыкает в листок: «Вот это — “Highway Star”, это — “Лестница в небо”». Я офигел, я такого не встречал никогда!..
Впервые как автор Чиж попробовал себя на программе «Завтрак в Сан-Растяпино», посвященной родному городу. Тема была близка, понятна, и он сразу написал три песни из пяти. Сегодня он по-настоящему гордится только балладой «Ты и я»:
— Мы выходили на сцену и красиво тянули ее на три глотки как спиричуэлс...
Фактуру подсказала примета горбачевских 80-х — кооперативное «безалкогольное кафе». Его вывеска «Ты и Я» сильно смутила Чижа. В Дзержинске такой интим был почти неприличен. Особенно на фоне «совковой» пошлятины: сплошные «Алые паруса», «Бригантины» и «Юности».
Две других песни («Мой город», «Токсикоман») были обычными вальсами, «посаженными» на «металлические» риффы. Их тексты представляли собой язвительное послание местным гопникам, которые — тут Чиж был солидарен с Майком Науменко — «мешают нам жить»:
Ребятки в фуфайках по улицам города
Бегают, как корольки —
Слегка приблатненно, сейчас это модно —
И на голове — «гребешки».
Город мой родной,
Когда ты поумнеешь?
Дождусь ли я светлого дня?..
— Мы пели, — вспоминает автор, — а эти «ребятки в фуфайках» сидели внизу, в партере, и кривились. В принципе, могли и по дыне нам настучать.
Чиж скромничает: обитатели блочных микрорайонов безошибочно угадали, что на сцене — «свои»[37]. В Дзержинске конца 1980-х было немало талантливых бэндов: «Резонанс», «УБ», «Визит», «Штаб». Но только рвущий душу «металл» давал возможность «разрядиться», выплеснуть лишний адреналин. Вдобавок яркие шоу ГПД-шников образцово утоляли провинциальный голод на зрелища.
Выполняя «соцзаказ» земляков, парни настойчиво искали новые краски. Вскоре у них появился свой «сценический свет». Это были две огромные, сваренные на заказ железные рамы, на которые цепляли чуть ли не сотню мотоциклетных фар, украденных где-то на заводском складе. Пучки слепящих лучей заставляли Чижа щуриться, как китайца. В конце концов он стал петь, закрывая глаза. (Многие полагали, что так он «входит в образ».)
Но не только эта деталь повлияла на его сценическую манеру (драйв при внешней статичности). В отличие от звезд heavy metal, Чиж не тряс гривой, не терся гениталиями о микрофонную стойку и не вскидывал в ложном пафосе руки. Во-первых, его ограничивала привязка к микрофону («когда ты одновременно поешь и играешь, он не дает тебе по сцене скакать»). С другой стороны, его рок-мачизм проистекал от нежелания «выглядеть клоуном» — это противоречило дворовой эстетике.
Зато эмоции фэнов били ключом. Заслышав «металлические» риффы, они тут же начинали вспарывать «козами» воздух или «колоситься», то есть топтаться у сцены, покачивая вскинутыми руками. Словом, вели себя вполне по западным стандартам.
У группы даже появились юные поклонницы. Но, как вспоминают не без ревности, «клеить» пытались в основном Чижа — симпатии барышень, справедливо это или нет, обычно достаются вокалисту, парню у микрофона.
— Мне не звонили, записок не писали, — утверждает Чиж. — Кому надо, тот знал, где я работаю. Можно было меня на улице встретить — не сегодня, так завтра. Город маленький. Там не было никаких тайн абсолютно.
* * *
Любовь публики придавала задора, и в августе 1987-го «продлёнщики» взялись за новую программу «Последний ангел» — уже четвертую за полгода. Свидетелем ее шумного успеха стала Ольга Егорова, бывшая сокурсница Чижа. В то время она работала в ДК им. Свердлова педагогом в детской музыкальной студии.
— Когда заканчивались занятия, я часто спускалась к ним в подвал. Они играли «металл», и у меня в голове это не укладывалось: в училище Сережка увлекался совсем другой музыкой. Мне его даже в хард-роке было сложно представить. Как, откуда это могло взяться?.. Он стал приходить ко мне в класс, показывать свои песни. Помню, спел «Ассоль», а была такая смурная погода: осень, темно, за окном дождь бесконечный... Спрашиваю: «Чья песня?» — «Моя». Я не поверила. Да не может быть, думаю, чтобы Сережа, которого я полжизни знаю, взял и сочинил такую обалденную песню!.. Потом они пригласили на свой концерт. В зале было две-три сотни молодняка. Принимали их бурно. Сергей спрашивает: «Ну что, тебе понравилось?» Говорю: да, очень...
Кумирами подростков признал «ГПД» даже главный комсомолец города М. Кузнецов. В передовице местной газеты «Дзержинец» он благосклонно заметил: «Среди молодежи, и в первую очередь учащейся молодежи, особой популярностью пользуется рок-музыка. Наши рок-ансамбли “Визит”, “Резонанс”, “Группа продленного дня”, “Сентябрь” собирают большую аудиторию».
Сама «учащаяся молодежь» выражала свои симпатии (судя по письмам в тот же «Дзержинец») куда категоричней: «Я читаю вас только потому, что ищу в последней колонке объявление о концерте “Группы продленного дня”».
Настоящим триумфом «ГПД» стала первая годовщина Дзержинского рок-клуба, которую, как в музыкальной школе, решили отметить «отчетным концертом». Рост своего мастерства демонстрировали сразу несколько групп. Но определить настоящего фаворита, по словам Баринова, можно было с первого взгляда:
— Солидная часть публики явилась в кожаных куртках, цепях, все проклёпанные. Мы точно знали: это пришли на нас.
ГПД-шники не подвели своих фэнов. К тому времени группа отказалась от клавишных, хоть немного смягчавших суровое, как наждак, звучание «хэви», — Быня упорно жал на то, что в «металлических» группах нет клавишника, там чешут два лид-гитариста (имелась в виду «двойная гитарная
